Кровь и свет Галагара

Нодаль в тот лум как бы грезил наяву и вспоминал — а надобно заметить, что только благодаря воспоминаниям он и сохранил в себе жизнь заодно со здравым разумением, — так вот, и вспоминал он на сей раз покойницу Сэгань: про себя нараспев повторял целиком ее дивное заманчивое имя — Сэганьалаталатиль Геалордоцирибур, представлял себе вновь и вновь прикосновение ее нежной, как лепесток тиоля, кожи, ее загадочно прекрасный голос, напевавший податливые или требовательные слова, без которых не бывает любовных клидлей…

Как вдруг совсем иное прикосновение вырвало его из объятий Сэгань. Чья-то шершавая тяжелая ладонь погладила его по руке — раз, другой, третий… Нодаль был искренне потрясен: впервые с того самого рокового дня, когда состоялся его поединок с Ра Оном, внешняя тьма не толкнула, не ударила, не ожгла его бичом, но проявила себя в движении дружественном и многообещающем. Неужели это ему только кажется? А может быть, случайно вынырнув, навсегда канет обратно во тьму, утонет в этом нескончаемом холодном ливне? Спохватившись и не желая ни в коем случае упустить это живое проявление участия и доброты, Нодаль жадно вцепился в неведомую руку. Он прижал ее к груди, стараясь всеми силами выразить свою признательность, и уже было приложился к ней губами. Но в этот лум рука скрылась во тьме так стремительно, словно ее хозяин был чем-то испуган. Однако не успел Нодаль впасть в отчаянье, как неожиданно ощутил, что незнакомец из тьмы осторожно берет в свои его шестипалые ладони и покрывает их поцелуями, затем обнимает его окровавленные колени, сползает вниз, к самым ступням, и, наконец, слегка теребит мизинец правой ноги, высунувшейся из рваного сапога. Затем незнакомец вновь почтительно приложился к нодалевой шестерне и, судя по тому, как зашевелилась и начала мерно вздрагивать цепь, теперь пытался ее разбить каким-то орудием.

«Зачем он прикоснулся к мизинцу моей ноги? Что это значит?» — спрашивал сам себя Нодаль. И тут его осенило. Он вспомнил прощание с царевичем в Эсбе. И перстень! Перстень с клакталовой леверкой, увидев который, любой цлиянин должен оказать ему посильную помощь! Какое счастье, что ему тогда пришла на ум эта вздорная мысль — нацепить перстень на ногу и спрятать в сапог! Какое везение в том, что перстень не пришелся в пору и не налез ни на один из пальцев его богатырских ручищ. Нодаль не задумывался ни о том, куда его поведет чудесный спаситель, повинующийся перстню, ни о том, что будет дальше и как ему избавиться от зловредных чар. Великое благо заключалось уже в том, что неведомый цлиянин освободит его от проклятой тележки и выведет из этого кошмара!

Не менее нимеха провозился с цепью Ал Грон, но пришлось бы ему потрудиться вдвое дольше, кабы не подвернулась, еще когда он только спускался в яму, случайно оставленная кирка. Но вот, наконец, одно из звеньев под ударами разошлось — и привязав цепь довольно длинным, идущим от обруча концом к своему кушаку, Ал Грон крепко взял Нодаля за руку и потащил его за собой.

Покинув Черные Копи, они долго шли в гору, и Ал Грон твердо решил не делать привала, пока им не удастся достигнуть противоположного склона. И это им удалось задолго до рассвета, несмотря на то, что дождь все не прекращался, ноги скользили и время от времени приходилось цепляться за кусты и траву, опускаясь на четвереньки. Как только они перевалили через гору, Ал Грон облегченно вздохнул и прикосновениями попытался передать возникшее у него чувство безопасности своему спутнику. Дождь почти прекратился, тучи рассеивались, занимался несмелый рассвет, и Ал Грон с радостью обнаружил, что спускаться им предстоит, минуя заросли сердцевника, в которых уже поспели тугие черные плоды, а они, надо тебе знать, гораздо сытнее белых весенних, хотя, быть может, и не столь хороши на вкус.

Понятно, изголодавшимся узникам Черных Копей было не до того, чтобы разбираться в своих вкусовых ощущениях. И они устроили под кустами сердцевника настоящее пиршество, вдоволь набив себе животы ароматной рассыпчатой мякотью. Неплохо было бы и вздремнуть хоть четверть нимеха. Но тревога не оставляла их сердца. В самом деле, не так уж далеко им пока что удалось уйти. В любой лум за спиною может раздаться холодящий всю внутренность лай и обнаружится погоня. Спутник Ал Грона, как видно, разделял его опасения, тревожно мычал, потихоньку тянул цепь и знаками показывал, что пора идти. Ал Грон смирился с мыслью о том, что до наступления будущей ночи они все равно пребудут неподвластны благодатному сну, и опять вцепился в богатырскую шестерню.