Кровь и свет Галагара

— Да, дивноокая! Ему все известно, и он почитает за великое счастье такой поворот судьбы. Более того, твое неожиданное замужество положило конец великой распре между двумя царствами. Ныне уже установился вечный мир. Цфанк Шан и Син Ур заключили друг друга в родственные объятья. И скоро пришлют за тобой и царевичем пышную свиту.

— О, добрый вестник, ты достоин высокой награды! Возьми пока что дюжину золотых хардамов и этот перстень.

Цул Гат принял сказанный дар и простерся в ногах царевны со словами благодарности.

— Ты еще не был у царевича? Значит, он все еще ничего не знает! — в волнении проговорила она. — Я сама сообщу ему радостную весть. И это, быть может, придаст ему сил в предстоящем поединке.

— Постой, царевна! Я должен вручить тебе вместе с поздравлением и словами отеческой ласки одну вещицу, залог грядущей щедрости Цфанк Шана.

— Ну что там еще? Вручай поживее! — воскликнула Шан Цот, которой не терпелось обрадовать царевича.

Мнимый евнух извлек на свет и поднял на ладони тончайшей работы браслет из белого золота, сверкавший тегаридами и клакталами. Но как только царевна протянула руку, чтобы взять прелестный подарок, Цул Гат мягко отвел ладонь и вкрадчиво проговорил:

— Великий царь повелел мне собственноручно украсить этим браслетом твое левое запястье, о дивноокая. И нет для меня лучшей награды за все тяготы долгого пути!

— Изволь! — сказала царевна и, гордо выпрямившись, протянула левую руку.

Цул Гат раскрыл браслет незаметным движением и ловко защелкнул его на запястье Шан Цот.

— Вот и все, с церемониями покончено, — негромко и высокомерно сказал он обычным своим голосом. — Ты слышишь меня?

— Да, я слышу тебя, господин. И готова исполнять твою волю, — произнесла царевна, не отрывая от Цул Гата зачарованного взгляда.

— Я доволен тобой. Пока повелеваю только одно — объявить, что желаешь любоваться поединком в одиночестве с каменного балкона Главной башни. Я найду тебя там.

И Цул Гат исчез так же стремительно и неприметно, как явился.

* * *

Солнце клонилось к закату, когда в крепости, наконец, было возвещено о начале поединка. Гоц Фур уже приготовился надеть шлем, как вдруг, словно из-под земли, вырос перед ним его загадочный советник.

— Наконец-то, — проворчал Гоц Фур, — где это вздумал ты пропадать именно в то время, когда я особенно в тебе нуждаюсь?

— Где бы я ни пропадал, господин, ты все же не можешь не признать, что до сих пор, как и теперь, я всегда вовремя появлялся рядом.

— Признаю. И надеюсь, что ты вовремя исполнишь мое распоряжение в том случае, если исход поединка будет неблагоприятным для меня.

— Поединок закончится твоей победой. Или, во всяком случае, не закончится твоим поражением.

— Откуда это известно?

— Тебе ни к чему знать, откуда. И все же ради того, чтобы поддержать твою уверенность, открою тебе одну тайну. Ты думаешь сражаться со слепым воином, но это не так. У царевича есть глаза, по крайней мере, пока он ведет сражение. Эти глаза на крыльях парят у него над головой.

— Ты говоришь о его крылатом спутнике? Я слышал, он — последний из форлов, а имя его — Кин Лакк.

— Вот-вот, негодный Кин Лакк! На этом форле — заклятие. Ни могущественный дварт, ни простой агар не в силах ему повредить и заставить умолкнуть его свирель, повинуясь которой Ур Фта делается непобедимым в любом бою.

— Мы еще посмотрим, так ли это. И пускай однорукий свирельщик подыгрывает ему сколько угодно. Меня такими ухищрениями не испугаешь.

— Я говорю с тобой от имени всесильного дварта Ра Она, Гоц Фур, и должен сказать, что ты непроходимо глуп.

Гоц Фур вздрогнул, но молча проглотил оскорбление, понимая, что тягаться с Ра Оном действительно было бы глупо. А Цул Гат продолжал, не моргнув глазом.

— Ты глуп и быть бы тебе непременно убитым. Ур Фта — великий воин, тебе не чета. Но благодари всесильного дварта. Он отыскал в заклятии брешь. Кин Лакку можно повредить, но только при помощи женской руки.

— Благодарю, и надеюсь вслед за обвинением в недостатке ума не последует новое оскорбление и ты не станешь называть женской вот эту руку!

С последними словами Гоц Фур молниеносным движением воистину не женской руки стиснул советнику горло, да так, что тот только взмахнул руками и беспомощно захрипел. Не отпуская его ни на лум и лишь слегка ослабив стальную хватку, Гоц Фур немедленно проговорил:

— Мое последнее распоряжение касается именно женщин, точнее — одной из них, по имени Шан Цот. Независимо от исхода поединка, эта вероломная тварь должна умереть, и ты позаботишься об этом.

— Клянусь когтями Ра Она! — прохрипел советник, глотнул воздуха, почувствовав, что наконец свободен, и добавил, отскочив на безопасное расстояние: — В этом его желание не расходится с твоим и мне не трудно услужить двум господам сразу, хотя, повторяю, один из них не обременен избытком ума.