Кровь и свет Галагара

Голос царевича утонул в реве, куда менее дружном, но куда более жутком, чем при гребле. Этот рев, нарастая и быстро охватив весь букталан, слился со звоном, свистом, треском и топотом ног. В считанные афусы с притеснителями было покончено: с них содрали одежду, а истерзанные тела побросали за борт. И вот уже какие-то ловкачи выкатили на палубу одну за другой три бочки с крепким питьем. Другие на камбузе раздирали руками и зубами жирную солонину. Всюду царило оживление, раздавались веселые и залихватские крики.

— Эй, царевич! — воскликнул откуда-то вынырнувший Трацар. — Надо что-то предпринять, и как можно скорее, иначе эти безумцы погубят себя вместе с кораблем.

— Что ты там говоришь? О какой гибели? — удивился Ур Фта, подобно всем остальным слегка опьяневший от свободных движений и даже навалившийся на мачту, чтобы не упасть.

— Начинается отлив, и если в ближайшие полнимеха не усадить гребцов обратно на весла, корабль унесет в Бездвижный Океан! И должен тебе еще сказать: в пространстве и времени отлива мои заклинания не имеют силы.

Очень скоро царевич убедился на собственном опыте в том, как верна древняя галагарская мудрость: «Чтобы дать волю птице — достанет и четверти лума, чтобы поймать ее снова — может не хватить и целой жизни». Сколько он ни взывал к разумению освобожденных невольников, как ни уговаривал, чем ни запугивал, — ему не удалось добиться ровно ничего. Никто не желал внимать его голосу, кое-кто грубо предлагал заткнуться, а иные протягивали ему кружку с хмельным или кусок солонины: не в силах разделить его тревогу, эти бесшабашные головы хотели с ним поделиться своим весельем на краю пропасти.

Не в полнимеха, не в нимех, а только через добрых полтора кое-кому из тех, что еще не напились и не наелись до полного забытья, открылась страшная истина. Корабль с мятежным экипажем на борту со все возрастающей скоростью уносился по волнам отлива в Пустой Бездвижный Океан, в те бесконечные воды, куда веками с незапамятных времен уплывали в своих клузах галагарские мертвецы. С детства любой агар укреплялся в том, что нет ничего на свете страшней и безвыходней Океана Мертвых. Самыми кошмарными, пробирающими ледяным ужасом до костей историями из всех, что рассказывались в Галагаре, были истории о моряках, унесенных отливом. Никто не согласился бы оказаться на их месте, и любой предпочел бы самую лютую смерть такому погребению заживо.

Ур Фта сидел, прислонившись к фальшборту спиной, и молчал. Он сделал все возможное и знал, что теперь уже поздно что-либо предпринимать. Он даже не пошевелился, когда Трацар сообщил ему о том, что среди бывших невольников наконец-то нашлись дюжины полторы-две наиболее трезвых голов — они теперь спешно приводят в чувство остальных, усаживают их на весла и пытаются развернуть корабль. Ур Фта знал: ничто не поможет, ведь прошло уже с четверть нимеха после того лума, как Трацар дал ему знать о том, что берег больше не виден. И ему, и Трацару было ясно, чем все это кончится. Корабль оказался во власти силы, не допускающей чудес.

Вскоре протрезвели все до единого и, уразумев происходящее, дружно навалились на весла в последней попытке выгрести против отлива. А когда эта попытка обернулась неудачей, на палубе букталана опять вспыхнуло настоящее безумие. Многие сгрудились вокруг лодок. Их было всего две, и вряд ли у оказавшихся в лодке появились бы преимущества по сравнению с теми, кто оставался на корабле. Но так или иначе, обе лодки были спущены на воду. Причем одна из них пошла криво, нырнула носом вниз и зачерпнула изрядное количество воды. Вторую опустили ровнее, но от этого она продержалась на поверхности всего лишь немногим дольше и так же, как первая, ушла под воду, не выдержав тяжести прыгавших с корабля агаров.

— Трацар, что делать?! — не выдержав, закричал Ур Фта и вскочил, уцепившись за фальшборт. Он готов был, подобно всем остальным, прыгнуть за борт — только бы оборвать это ужасное чувство подвластности неодолимому течению отлива, которое несет его вместе со всеми и всем, что есть, что было вокруг, несет и уносит навсегда в неизвестность, леденящую и подавляющую душу непроницаемой глыбой. Все свое безудержное желание избавиться от жуткого чувства вложил царевич в этот вопрошающий из пучин безнадежности крик:

— Трацар, Трацар, что делать?!

— Ждать, — спокойно и даже весело, как всегда, ответил Трацар и легонько сжал царевичу руку. — Ведь не боишься же ты Пустого Океана…

И царевич молниеносно уразумел: да, он не боится, и стыдно было бы ему, цлиянскому воину, наследнику Великого Белобрового Син Ура бояться чего бы то ни было, да еще и выказывать на агарах свой страх.

— Конечно же нет! — сразу нашелся он, что сказать. — Воин Цли не страшится ни агара, ни зверя, ни птицы. Никого ни во тьме, ни в тумане! Ничего ни в волнах бурного моря, ни на вершинах обрывистых гор! Я просто спросил тебя, что нам следует делать. Быть может, остановить этих несчастных?

— Вряд ли мы сможем их остановить. Да ведь я уж тебе сказал: теперь самое благоразумное — ждать.