Кровь и золото

– Куда ты едешь? – прошептал он. – Почему ты опять меня бросаешь?

– Мне нужно уехать, – сказал я, – ненадолго, всего на несколько ночей. Ты прекрасно знаешь, что у меня есть важные обязательства. Я же всегда возвращаюсь.

– Мастер, а тот человек, который приходил к тебе и только что ушел?…

– Не задавай вопросов, – резко оборвал его я, сознавая, что сбываются мои худшие опасения. – Я вернусь к тебе через несколько ночей.

– Возьми меня с собой! – взмолился Амадео.

Его просьба потрясла меня, и в душе будто лопнула туго натянутая струна.

– Не могу. – И вдруг у меня вырвалось: – Я еду к Тем, Кого Следует Оберегать. – Я уж думал, что никогда не произнесу эти слова вслух. – Проследить, чтобы все там было в порядке. Я делаю то, что делал всегда.

На его лице отразилось величайшее удивление.

– Те, Кого Следует Оберегать, – повторил он мои слова шепотом, будто молитву.

Я вздрогнул, испытывая огромное облегчение. Видимо, появление Маэла еще больше сблизило меня с Амадео, позволив сделать очередной роковой шаг.

Факелы действовали мне на нервы.

– Идем в дом, – сказал я.

Мы вместе вошли в затененный коридор. Винченцо, маячивший где-то поблизости, удалился. Я наклонился поцеловать Амадео – жар его тела передался и мне.

– Мастер, дай мне Кровь, – прошептал он мне на ухо. – Мастер, расскажи мне, кто ты.

– Кто я, дитя мое? Иногда мне кажется, что и сам не знаю. А иногда думаю, что лучше и не знать. Занимайся, пока меня не будет. Ничего не упускай. И сам не заметишь, как я вернусь. Тогда обсудим наши тайны и Поцелуи Крови. А пока никому не рассказывай о наших отношениях.

– Я что, когда-то рассказывал?

Он поцеловал меня в щеку и теплой ладонью погладил по лицу, словно старался понять, насколько я перестал быть человеком.

Я прижался губами к его губам и передал ему в этом поцелуе струйку крови, ощутив, как он содрогнулся всем телом, после чего сразу же отстранился.

Амадео совершенно ослаб.

Я подозвал Винченцо, передал ему с рук на руки Амадео и вышел в ночь.

Я покинул великолепную Венецию, город сияющих дворцов, и направился в леденящее душу горное святилище. Я знал, что участь Амадео решена.

ГЛАВА 20

Не представляю, сколько я оставался с Теми, Кого Следует Оберегать. Неделю? Больше? Я вернулся в святилище и признался, что, к своему несказанному удивлению, произнес при смертном мальчике давно ставшие запретными слова: «Те, Кого Следует Оберегать». Я снова поведал им о своей страсти, о том, что хочу разделить с Амадео одиночество, хочу отдать ему все, что имею, все, чему могу научить.

Мучительные слова: «Все, что имею, все, чему могу научить!»

Какое дело Священным Прародителям до моих страданий? Никакого. Обрезая фитили ламп, наполняя сосуды маслом, зажигая яркие огни вокруг неизменно безмолвных фигур в египетских одеяниях, я продолжал молча нести свой крест.

Дважды я Огненным даром воспламенял длинный ряд из сотни длинных свечей. Дважды они угасали.

Но предаваясь молитвам и грезам, я пришел к одному четкому выводу. Мне понадобился смертный спутник как раз потому, что я погрузился в смертную жизнь.

Не ступи я на порог мастерской Боттичелли, я не познал бы безумного одиночества. Сюда добавилась моя любовь к искусству, особенно к живописи, и желание быть поближе к смертным, впитавшим в себя красу творений эпохи, подобно тому как я впитывал чужую кровь.

Я сознался себе и в том, что воспитание Амадео практически завершилось.

Очнувшись, я со всей силой Мысленного дара прислушался к шагам и думам Амадео, находившегося в каких-то сотнях миль от меня. Он старательно выполнял мои указания. По ночам он сидел за книгами, а не пропадал у Бьянки. Он практически не покидал мою спальню, поскольку в последнее время отвык от простых радостей общения с остальными мальчиками.

Как заставить его покинуть меня?

Как заставить его превратиться в спутника, о котором я мечтал всей душой?

Я изводил себя противоречивыми вопросами.

Наконец я задумал устроить ему последнее испытание. Если он не выдержит, я отпишу ему несметные богатства и дам высокое положение в смертном мире; он не устоит. Как организовать такое, я не знал, но не усматривал в этом особой сложности.

Я вознамерился продемонстрировать ему, каким образом я питаю свою жизнь.

Конечно, я предавался самообману: увидев меня в процессе убийства, он уже не сможет оставаться полноценным членом смертного общества, невзирая на образование, лоск и богатство.

Не успел я задаться этим вопросом, как на ум пришла прелестная Бьянка, твердой рукой правившая своим кораблем, несмотря на вручаемые гостям чаши с ядом.

Такова была суть моих молитв – сплошь зло и коварство. Просил ли я позволения Акаши и Энкила передать Кровь мальчику? Просил ли я разрешения допустить Амадео к древним, веками не ведавшим перемен тайнам святилища?

Если и просил, ответа не было.

Акаша одарила меня не требовавшим усилий спокойствием, а Энкил – величием Лишь единожды по храму разнесся гулкий звук – то я поднялся с колен запечатлеть поцелуй на ногах Акаши и удалился, накрепко заперев за собой огромную дверь.