Кровь и золото

Мной завладело необъяснимое, тревожное чувство – словно напоминание о том, что я по-прежнему остаюсь живым существом с головой, руками и ногами. Я не шевелился, вглядываясь во тьму, и чуть позже услыхал громкий звук шагов. В глаза ударил яркий свет.

А следом раздался голос:

– Мариус, идем с нами.

Это был голос Авикуса.

Я попытался встать с каменного пола, но не смог, не в силах поднять даже руку.

«Лежи, – велел я себе. – Лежи и думай. Думай о том, что могло случиться».

Авикус встал передо мной, держа в руках маленькую бронзовую лампу, отбрасывавшую на стены дрожащие отблески.

Он был одет в роскошную длинную тунику, рубашку, похожую на те, что носили солдаты, и готского покроя штаны.

Рядом стоял Маэл, облаченный в столь же богатое платье. Его светлые волосы были аккуратно зачесаны назад, в лице не осталось и следа былой злобы.

– Мы уезжаем, Мариус, – объявил Маэл, бесхитростно глядя на меня широко открытыми глазами. – Поехали с нами. Давай пробуждайся от своего мертвецкого сна – и поехали.

Авикус опустился на одно колено и отставил лампу в сторону, чтобы свет не слепил мне глаза.

– Мариус, мы уезжаем в Константинополь. Мы наняли собственный корабль, купили рабов-гребцов, взяли своего капитана и слуг, которым платят столько, что они не будут задавать лишние вопросы и интересоваться, почему мы так любим гулять по ночам Ты должен уехать с нами. Оставаться нет смысла.

– Послушай, что тебе говорят, – вмешался Маэл. – Знаешь, сколько ты проспал?

– Полвека, – с трудом прошептал я. – И Рим обращен в руины.

Авикус покачал головой.

– Гораздо дольше, друг мой. Ты даже не представляешь, сколько раз мы пытались тебя разбудить. Мариус, Западной империи больше нет.

– Отправляйся вместе с нами в Константинополь, – повторил Маэл. – В самый богатый город мира.

– Возьми мою кровь, – предложил Авикус, намереваясь прокусить свое запястье. – Мы тебя не оставим.

– Нет, – ответил я. – Сам встану.

Не уверенный в том, что Маэл с Авикусом разобрали мои слова – я и сам их почти не расслышал, – я медленно приподнялся на локтях; вскоре обнаружил, что уже сижу; потом умудрился встать на колени и наконец выпрямился во весь рост. Голова закружилась.

Моя ослепительная Акаша возвышалась на троне, глядя куда-то вдаль. Царь тоже ничуть не изменился. Однако обоих покрывал слой пыли – невообразимая, преступная небрежность! Цветы в вазах увяли, засохли и походили на пучки сена. Но кто был в этом виноват?

Спотыкаясь, я побрел к возвышению. Увидев, что глаза мои закрылись, Авикус вовремя успел меня поддержать – очевидно, я чуть не упал.

– Прошу вас, оставьте меня, – еле слышно попросил я. – Ненадолго. Я должен помолиться, выразить благодарность за утешение, полученное во сне, а потом присоединюсь к вам.

Приказав себе тверже держаться на ногах, я снова сомкнул веки.

Передо мной тотчас пронеслось видение: я, лежащий на пышной постели в роскошном дворце, и Акаша, моя царица, сжимающая меня в объятиях.

Я увидел шелковую ткань, трепещущую на ветру. Но видение принадлежало не мне: оно родилось не в моей голове. Кто-то передавал мне свои мысли, и я понимал, что исходить они могут только из одного источника.

Я открыл глаза и вгляделся в безупречное мраморное лицо Акаши. Менее красивая женщина не продержалась бы столько столетий. Ни у кого не хватало мужества покончить с ней. И не хватит.

Но внезапно поток моих мыслей прервался. Авикус и Маэл никак не могли уйти.

– Я поеду с вами, – произнес я, – но я должен остаться один. Подождите меня наверху.

Они подчинились. Услышав, как они поднимаются по лестнице, я взобрался на возвышение и склонился над моей неподвижной царицей – как нельзя более почтительно и одновременно как нельзя более дерзко. Наконец я осмелился на поцелуй, способный убить меня в течение секунды.

Ничто не нарушило покой святилища, никто не шелохнулся. Божественная чета оставалась спокойной. Рука Энкила не дрогнула. Акаша и бровью не повела. Я стремительно вонзил зубы в ее плоть и большими глотками, поспешно и жадно принялся пить густую кровь, вскоре погрузившую меня в грезы о залитом солнцем чудесном саде, полном цветущих деревьев и роз, о саде, окружавшем дворец, о саде, где ни один цветок не появился сам по себе, а был посажен по заранее продуманному царственному плану. Я увидел спальню. Увидел золотые колонны. И будто наяву услышал голос, прошептавший лишь одно слово: Мариус.

Душа моя расправила крылья.

Я снова услышал свое имя, эхом пролетевшее по шелковым дворцовым покоям. Сад озарился ярким светом.

Содрогнувшись всем телом, я понял, что больше не проглочу ни капли, и отпрянул. Края крохотных ранок сомкнулись, кожа царицы вновь стала девственно-чистой, и тогда я приник к ней в долгом поцелуе.

Потом, упав на колени, я всем сердцем благодарил царицу, ибо ни секунды не сомневался, что она охраняла мой сон. Ни секунды. И я знал, что это Акаша заставила меня очнуться. Ни Авикус, ни Маэл не справились бы со мной без вмешательства свыше. Она принадлежала мне, только мне, и наша связь стала крепче, чем в ту ночь, когда я вывез ее из Египта.

Моя царица…