Кровь и золото

Мчась по крышам, мы повсюду наблюдали одну и ту же картину: рабы, восставшие против хозяев, дома с распахнутыми настежь дверями, обезумевшие жертвы, тщетно предлагавшие золото и драгоценности своим убийцам в обмен на жизнь, бесценные статуи, грудами наваленные на повозки, которыми были перегорожены буквально все узкие улицы, бесчисленные трупы, сбегавшую в канавы кровь и, наконец, языки пламени, охватившие все вокруг. Молодых и здоровых оставляли в живых, чтобы впоследствии продать в рабство, однако по большей части убивали всех без разбору. Очень быстро я понял, что не смогу помочь ни одному из смертных.

По возвращении на виллу я, к своему ужасу, обнаружил, что дом объят пламенем. Остававшиеся там либо попали в плен, либо обратились в бегство. Горели книги! На глазах гибли все мои собрания Вергилия, Петрония, Апулея, Цицерона, Лукреция, Гомера, Плиния. Фрески чернели и рассыпались. В легкие вползал зловонный дым.

У меня едва оставалось время выхватить из пасти огня несколько важных вещей. Я отчаянно пытался спасти Овидия, столь любимого Пандорой, и великих греческих трагиков. Авикус бросился мне на помощь. Я набрал еще книг, надеясь добраться до дневников, но в ту роковую секунду в сад с дикими воплями хлынули готские солдаты.

Я выхватил меч и с яростью принялся направо и налево рубить головы, перекрикивая захватчиков, оглушая их неестественной силой своего голоса и внося смятение в их ряды.

Авикус, более, чем я, искушенный в подобных битвах, дрался еще свирепее. Вскоре вся шайка лежала у наших ног.

Но дом было уже не спасти. Те несколько книг, что мы смогли вытащить, тоже сгорели. Что мне оставалось? Только молиться, чтобы мои рабы успели найти себе укрытие – в противном случае они были обречены стать пленниками захватчиков.

– Скорее в святилище! – воскликнул я. – Больше нам идти некуда!

Мы поспешно выбрались на крыши и помчались, уворачиваясь от языков пламени, вырывавшихся отовсюду и окрашивавших небо в алый цвет.

Рим рыдал. Рим просил пощады. Рим умирал. Рима больше не было!

Мы без приключений добрались до святилища, хотя войска Алариха мародерствовали и вне пределов города.

Спустившись в прохладное, безопасное убежище, я поспешно зажег лампы и упал на колени перед Акашей, не задумываясь о том, как воспримет мое поведение Авикус Я шепотом поведал царице о трагедии, постигшей мой смертный дом.

– Ты видела гибель Египта, – почтительно говорил я. – На твоих глазах он превратился в римскую провинцию. Теперь очередь Рима– Рим простоял одиннадцать веков, и теперь его больше нет. Что станется с миром? Кто позаботится о дорогах и мостах, связывающих и объединяющих людей? Кто сохранит великолепие городов, где люди строят дома, чтобы жить в мире и радости, воспитывать детей, учить их читать, писать, поклоняться богам? Кто прогонит прочь гнусных вандалов, не способных возделывать свои земли, живущих лишь во имя разрушения и зла?

Как и следовало ожидать, Священные Прародители не дали никакого ответа.

Распростершись на полу, я протянул руку и почтительно прикоснулся к ногам Акаши. Потом с тяжелым вздохом заполз в угол и, забыв об этикете, сник, как обессилевший ребенок.

Авикус присел рядом и сжал мою руку.

– А как же Маэл? – тихо спросил я.

– Маэл хитер, – ответил Авикус– Он любит драться и убивает мастерски. Маэл никогда больше не даст себя ранить. И Маэл знает, как скрыться, если противник слишком силен.

Следующие шесть ночей мы провели в святилище. До нашего слуха то и дело доносились крики и плач – грабежи и насилие продолжались.

Наконец Аларих вывел войска из Рима и отправился на юг – разорять деревни.

Жажда крови заставила нас покинуть безопасное убежище и вернуться в город.

Авикус попрощался и ушел искать Маэла, я же направился туда, где когда-то стоял мой дом. Увидев умирающего солдата, я вонзил ему в грудь копье. Он потерял сознание. Я вытащил острие, заставив раненого застонать в забытьи, приподнял тело и прильнул ртом к кровоточащей ране.

В крови еще жили воспоминания о битве, и я предпочел покончить с ними побыстрее, а потом отодвинул труп в сторону и аккуратно сложил руки покойника на груди. И понял, что хочу еще крови.

Живой крови.

Я пошел вперед, мимо руин и развалин, наступая на гниющие разлагающиеся трупы, пока не набрел на одинокого солдата с мешком награбленного добра на плече. Он потянулся за мечом, но я успел схватить его и впиться в горло. Солдат умер слишком быстро. Но я насытился. Труп упал к моим ногам.

До дома я добрался в полном изнеможении.

Мой сад превратился в кладбище – повсюду валялись разбухшие, смердящие трупы.

Все до единой книги сгорели.

Я плакал, не в силах поверить, что мои египетские свитки, содержавшие древнейшие легенды о Матери и Отце, исчезли в пламени.

Ценнейшие свитки, которые я забрал из старого храма в Александрии в ночь, когда вывозил из Египта Мать и Отца. Те свитки, где говорилось, как злой дух проник в вены Акаши и Энкила и как появилось на земле племя тех, кто пьет кровь.