Кровь и золото погон

— Поживёшь у меня до отъезда. Располагайся здесь, в моём кабинете. А деньги есть?

— Деньги есть. Да не улыбайтесь, Аркадий Семёнович, деньги, правда, есть, ещё от подарка великого князя Николая Николаевич остались. Я же вам рассказывал…

— Да, вот что, по улицам особенно не шатайся. Сам видишь, солдатня с матроснёй совсем распоясались. В городе каждый день бесследно исчезают офицеры. Револьвер держи в кармане.

— Спасибо, буду бдителен. Кстати, неподалёку от вас встретил незабвенного князя Капиани.

— Не может быть! Ты не ошибся?

— Никак нет, он был, собственной персоной. Только одет как-то странно, в шинели, но на голове странный картуз. Меня сразу узнал. Глаза злые-презлые.

— Вот тебе и Временное правительство! Всякую шваль из тюрем повыпускала. Поосторожнее, ротмистр, поосторожнее…

Павловский из дома практически никуда не выходил, валялся на кожаном диване, читал книги, вёл задушевные беседы с Ольгой Ивановной. Стесняясь своего нахлебничества, однажды предложил ей довольно крупную сумму денег за, как он скаламбурил, нежданный постой. Хозяйка отказалась и, похлопав ротмистра по руке, ласково сказала:

— Милый мой мальчик, вы можете себе представить, чтобы ваша мать взяла деньги за постой Аркаши в вашем доме? Вы же наши дети.

Только однажды он выбрался на 4-ю линию в знаменитую табачную лавку «Магазинъ В. И. Старожилова», где накупил дорогих асмоловских папирос и для форсу деревянный ящичек настоящих ямайских сигар.

Спустя неделю Каменцев и Павловский с командой в полторы сотни рекрутов 1896 года рождения для пополнения полка прибыли воинским эшелоном в Ригу. Каменцев в военном министерстве уладил все формальности, и Павловский отправился на фронт, как излечившийся от тяжёлого ранения. В его послужном списке начисто отсутствовал период службы в школе прапорщиков.

В районе Риги фронт против немцев держала 12-я армия под командованием пятидесятилетнего генерал-лейтенанта Дмитрия Павловича Парского. Командарм слыл грамотным и опытным военачальником, за плечами которого были Николаевская академия Генерального штаба, Русско-японская война, командование пехотным полком, бригадой, дивизией, гренадерским корпусом. Но, назначенный командующим армией в июле 1917 года, он, стремившийся во что бы то ни стало сохранить боеспособность вверенных ему соединений, сделать уже ничего не мог, армия трещала по швам, кадровых офицеров становилось всё меньше и меньше, революционные и антивоенные настроения охватили не только солдат, но и большинство младших офицеров, прибывавших с ускоренных курсов прапорщиков. Ни восстановление Керенским смертной казни, ни назначение на пост верховного главнокомандующего популярного в войсках генерала Корнилова, ни налаживание бесперебойного снабжения продовольствием, обмундированием, оружием и боеприпасами — ничто не могло предотвратить развала на фронте.

Дисциплина продолжала падать, росло напряжение в отношениях солдат с офицерами, массовыми стали случаи братания с немцами и дезертирство. Военная контрразведка сбилась с ног, разоблачая предательство в войсках и тылу, выявляя сотни германских агентов среди местного населения Латвии. Деструктивную роль играли военные комиссары Временного правительства в штабах фронтов и армий, солдатские комитеты полков и батальонов, вмешивавшиеся в полномочия командиров, порождавшие неуверенность и безынициативность среди офицеров. Генерал Парский в свои пятьдесят лет выглядел согбенным, больным стариком.

Каменцев, исполнявший должность начальника штаба отдельной кавалерийской бригады 12-й армии, представляя штабс-ротмистра Павловского командиру бригады генерал-майору Суслову, заметил, что ранее служил с ротмистром и может характеризовать последнего как опытного, храброго и отважного боевого офицера. Генерал тут же, не ознакомившись с послужным списком Павловского, подписал заготовленный Каменцевым приказ о назначении штабс-ротмистра командиром 2-го эскадрона 1-го полка бригады и пожелал тому удачи.

Представившись затем командиру полка и устроившись в отведённой ему комнатке здания бывшей лютеранской школы, наскоро приведя себя в порядок и перекусив, чем Бог послал, Павловский приказал построить для знакомства вверенный ему эскадрон. Картина, мягко сказать, не впечатлила: восемьдесят четыре души вместо ста пятидесяти по штату, только один офицер в должности помощника командира эскадрона, должности командиров взводов замещались унтер-офицерами. Обмундированы и обуты вроде бы во всё добротное, шашки, карабины, патронташи — всё на местах. Но лица! Но взгляды! «Шайка уставших, отчаявшихся и дерзких разбойников», — подумал Павловский. А ведь он вышел перед строем во всей красе, с орденами, перетянутый новыми скрипучими ремнями, с трофейными гусарской шашкой и пистолетом в огромной кобуре. Ни исполинский рост, ни бравый вид командира на эскадрон не произвели никакого впечатления. По рядам негромко переговаривались, наплевав на дисциплину:

— Ещё одного попугая прислали.

— Ничего, мы его быстренько обломаем.

— Будет артачиться, пуля в спину, и гуляй, красавчик.

— Закурить бы скорее.