Кровь и золото погон

По приказу Павловского пьянку обставили как серьёзную боевую операцию. Выставили дозоры из молодых солдат, в прибранном блиндаже накрыли стол, даже тарелки чистые и вилки из какой-то мызы приволокли. Выпили хорошо и крепко. Драгуны поначалу стеснялись командира, а потом обвыклись и под занавес, обнявшись, вместе пели песни.

Этот небольшой кутёж сплотил эскадрон. Солдаты не только окончательно поверили командиру и зауважали его, отныне Павловского берегли, прикрывали его от пуль и осколков, от немецких сабельных ударов и штыков.

Осенью семнадцатого в общей неразберихе отступления, когда под влиянием большевистско-эсеровско-анархистской пропаганды армия трещала по швам, а полковые комитеты массово отстраняли от командования офицеров, когда тылы оказались парализованными и армейские подразделения неделями не видели горячей пищи, эскадрон Павловского, давно потерявший связь со штабом бригады, организованно отступал на восток и, сплочённый вокруг командира, постепенно превращался в организованную преступную группировку.

Большевиков и эсеров в эскадроне не было, а с парой анархистов Павловский разобрался просто, преподав урок всем остальным. Однажды на привале двое драгун устроили свару по случаю невыдачи мясного котлового довольствия. Они бегали от костра к костру, вокруг которых повзводно сидели бойцы в ожидании кулеша, и орали, что пора власть брать в свои руки, что штаб-ротмистра следует повесить, что надо разбегаться по домам. Их никто не поддержал, но и урезонивать не спешили. Павловский не спеша достал из кобуры свой трофейный «парабеллум», выстрелил в воздух и, когда анархисты в испуге утихомирились, приказал фельдфебелю Девяткину:

— Взять эту сволочь!

Связанных анархистов поставили рядом у кромки небольшой балки.

Павловский обратился к сидящим бойцам:

— Братцы! Не будете возражать, если я от вашего имени пристрелю эту мразь? От них смрадом несёт.

Солдаты молчали. Пауза затягивалась.

— Молчание, надо понимать, знак согласия?

Павловский хладнокровно расстрелял двух бузотёров. Тела скатились в балку, хоронить их не стали.

Двигаясь по лесам на северо-восток в сторону Пскова, эскадрон обходил крупные населённые пункты, в латышских, латгальских и русских сёлах забирали продукты, овёс и сено, меняли коней. Однажды к востоку от Мариенбурга[9] на лесной песчаной дороге близ большого хутора повстречали колонну сборного пехотного батальона под командой капитана. Тот потребовал подчиниться и следовать с ними на соединение с войсками. В доме латгальца, хозяина хутора, капитан поведал Павловскому о захвате большевиками власти в Петрограде, об аресте министров Временного правительства и повальных арестах генералов, о формировании красной гвардии и полном развале армии…

Павловский, сделав удивлённую мину, спросил:

— Не понимаю, господин капитан, на соединение с какими войсками вы тогда идёте, если армии нет?

— Армия будет, ротмистр, новая русская армия. Можете не сомневаться.

— Во главе с большевиками?

— А вы что, еще верите нашим генералам? Нет, голубчик, они матушку Россию просрали! Только большевики способны сплотить народ на борьбу с внешними и внутренними врагами. Очень советую присоединиться. Иначе окажетесь на обочине.

Капитан говорил спокойно, без пафоса. Чувствовалось, такое решение он принял осознанно, разубеждать его было бессмысленно. Павловский вначале растерялся. Он, молодой офицер, хлебнувший войны по горло, не знал, как поступить. Кроме армии и родной матушки у него ничего не было. Именно это — армия и мать — олицетворялось у него с понятием Родина, Россия, Отчизна. Он ничего не умел, кроме организации убийств. Этому его учили в училище и на фронте. Это он делал профессионально и с удовольствием. Большевики нарушили естественный ход его жизни, сломали армию, растоптали вековые традиции, уничтожают цвет офицерского корпуса, мирятся с германцами, насаждают хамство и вседозволенность черни…

Павловский ничего не ответил капитану. Он встал из-за стола, одёрнул мундир, вынул из кобуры «парабеллум» и на глазах хозяина и его семьи застрелил офицера. Вышел на крыльцо и, встретив сотни недоумевавших от выстрела солдатских глаз, прокричал:

— Братцы! Капитан застрелился! Он не верил в нашу победу над германцем и большевиками! Кто не хочет идти с нами на соединение с русской армией, кто желает гибели России и воцарения бесовской власти жидо-большевиков, могут уходить! Держать не стану!

Строй разрушился. Около сотни солдат отошли в сторону, сгруппировались и двинулись из хутора. Павловский подозвал фельдфебеля Девяткина и взводных унтер-офицеров.

— Два расчёта с «льюисами»[10] быстро отправить вперёд, устроить этим скотам засаду. Первому и второму взводам на рысях обойти их по флангам и ударить из лесу. Изрубить сволочей в капусту. Оружие и патроны собрать. Третий взвод остаётся для охраны хутора. Исполнять!

Подошедшие два прапорщика и поручик слышали приказ, приняли его как должное, заявили о подчинении штаб-ротмистру и готовности исполнять его указания.