Кровь и золото погон

Комнату накрыла тревожная тишина. В головах партизанских командиров шёл мучительный мыслительный процесс. На чашу весов была положена их вольница, сытое и пьяное существование в густых лесах Псковщины, Смоленщины и Витебщины. Никому не хотелось расставаться с нажитым и награбленным имуществом, вновь становиться во фронт, испытывать тяжести армейской жизни, тянуть лямку взводного или ротного… Мозги выталкивали наружу извечное «авось». Авось обойдётся без них, и объединённые белые силы сотрут в порошок советскую власть. Авось гражданская война обойдёт стороной их родные места. Авось после войны удастся создать режим крестьянского социализма…

Поразмыслив над доложенной Павловским информацией и, видимо, уже заранее договорившись, партизанские командиры устами хозяина, штабс-капитана Кулешова, объявили своё решение.

— Господин ротмистр, мы, — он обвел рукой своих коллег, — пришли к единому мнению. Освобождённую нами от советов территорию бросать нельзя. По мере наших сил и возможностей мы будем продолжать её расширять, освобождать народ от ига большевизма, устанавливать демократическую власть и правопорядок. Мы также продолжим укреплять наши вооружённые силы, которые, будьте в этом уверены, станут вашим надёжным резервом. Как я вам уже говорил, в ближайшее время наши люди поднимут мятеж в советских пограничных частях, дислоцированных на линии разграничения с германскими войсками. В результате, как мы надеемся, на нашу сторону должны перейти около пяти тысяч бойцов. В случае успешных действий Псковского добровольческого корпуса, мы намерены захватить Смоленск и через Ржев наступать на Тверь. В этих городах силы, поддерживающие Бориса Викторовича Савинкова, поднимут антибольшевистские восстания, облегчив нам решение многих задач. Таким образом, наше движение в контакте с Добровольческой армией генерала Деникина, имеющей целью освобождение Москвы, и вашим Псковским корпусом, разрежет большевистские силы с запада на восток, изолирует Петроград от Москвы и будет способствовать вашему успеху.

«Боже мой! — думал Павловский, оценивая бред вождей „зелёных“. — Ни дать ни взять — наполеоновские планы. Нет, скорее маниловщина какая-то. Ну, не хочется господам офицерам покидать насиженные места, ну, желают оставаться самоубийцами, да и Бог с ними. Чего передо мной-то „феньку“ валять, зачем мне эту муть нести?»

— Между тем, — продолжал Кулешов, — мы решили помочь формирующемуся корпусу и выделить вам двести лошадей, из коих сто — строевых коней, сто — артиллерийских и тыловых, а также пятьдесят возов фуражного овса. Кроме того, вместе с табуном с вами отправятся пятьдесят бывших унтер-офицеров, ныне бессемейных, изъявивших желание служить в кадровых частях новой русской армии. И последнее. Офицером связи в штаб корпуса мы направляем поручика Лестовского.

Павловский всех горячо поблагодарил, но после совещания за богато накрытым столом ему впервые не захотелось пить. Его тошнило от этих сытых и чванливых «зелёных». Это заметили, и чтобы предотвратить скандал, хорошо зная норов своего командира, поручик Костылёв прошептал на ухо:

— Пейте, ротмистр, пейте. Нам ещё надо выбраться отсюда.

И все они напились до положения риз. Одни по привычке, другие от радости общения в «братском» офицерском кругу, третьи — Павловский с Костылёвым — по необходимости.

К 19 августа, в самый раз к Преображению, отряд вернулся во Псков. Пока двигались по городу, обратили внимание на происшедшие изменения. Поубавилось немцев, прибавилось русских офицеров. И что интересно, по городу ходили военные патрули в составе русских офицера и унтер-офицеров.

На усиленно охранявшейся базе Павловский сдал полковнику Лебедеву приведённых с собой унтер-офицеров, коней, фураж, продукты питания. Полковник, к удивлению, растрогался и даже порывался обнять Павловского, но вовремя спохватился, одёрнул мундир и ограничился пожатием руки.

Офицеров отряда встретили как победителей. «Не хватает триумфальной арки, — подумал с иронией уставший Павловский, — военного оркестра, шампанского и женских чепчиков в воздухе». Он помылся в бане, переоделся и отправился с докладом о результатах рейда. Выслушав Павловского, полковник Людинкгаузен Вольф без особого сожаления сказал:

— Я так и думал, господа, надежды на всех этих эсеров, «зелёных», савинковцев — никакой. Мятеж в Ярославле красные разгромили, мятеж левых эсеров в Москве — тоже, Дзержинский освобождён; мятеж в погранвойсках, полагаю, тоже эсеровская авантюра. Спасибо, хоть лошадей дали и унтер-офицерами помогли.

Ротмистр Гоштовт был неисправимым оптимистом:

— А я полагаю, никуда они не денутся, когда красный жареный петух их в то самое место клюнет. Как миленькие за помощью прибегут. Кстати, ротмистр, — обратился он к Павловскому, — вы сами-то видели их воинство?