Кровь и золото погон

В ноябре он с отрядом в четыреста сабель перешел на сторону белых и прибыл в Псков, где штабом Северного корпуса был произведен в ротмистры. В январе девятнадцатого он уже подполковник, а весной на его плечах красовались полковничьи погоны. Во время весеннего наступления на Петроград командование Конным полком Булак-Балахович передал брату Юзефу, произведённому в ротмистры, а сам приказом генерала Родзянко возглавил все силы, наступавшие на гдовском направлении. За успешные действия в июле он получил чин генерал-майора.

После взятия в мае Пскова Булак-Балахович был назначен градоначальником и установил в городе свой собственный порядок, вызвавший резкое недовольство населения и командования. Печально знаменитые «псковские казни», еврейские погромы, мародёрство, изнасилования — все эти «художества» вызывали в офицерской среде брезгливое отношение к Балаховичу. В войсках его всё чаще называли атаманом.

Правда, справедливости ради, — думал Павловский, — следовало признать, что жертвами казней обычно являлись захваченные большевики и чекисты, не успевшие бежать из города. А ведь красные в Пскове, Гдове и многих других городах установили кровавый террор. По данным контрразведки, только в Гдове войска Балаховича освободили из застенков ЧК около двухсот человек, ожидавших смерти. Кроме того, Балахович беспощадно расправлялся с продавцами кокаина, вешал их на столбах. С другой стороны, при нём в Пскове демократическим путем была избрана городская Дума, стали выходить газеты, открылись школы и гимназия…

Но его отношения с Родзянко и Юденичем постепенно ухудшались. Генералы не могли простить ему установления несанкционированных ими теснейших контактов с эстонским и польским командованиями и британской военной миссией. По приказу Юденича в ночь на 23 августа контрразведка арестовала Булак-Балаховича. И дело наверняка закончилось бы трибуналом, но генералу удалось бежать из-под ареста в расположение вверенных ему частей. А оттуда, как понимал Павловский, выдачи атамана не будет.

Эстонское командование в связи с арестом гражданина Эстонии генерала Булак-Балаховича выразило резкий протест, разорвало союзный договор с Юденичем и сняло эстонские войска с псковского фронта. В результате красные вновь захватили Псков. А генерал Юденич под сильным давлением англичан был вынужден простить атамана и назначить его командиром 1-й отдельной дивизии 2-го корпуса Северо-Западной армии. Но Булак-Балахович Юденича не простил…

«Непрост наш атаман, — думал Павловский, — ох непрост! Но ведь талантище… И политикан опытный… Наверняка наперёд просчитал все шаги… Победят белые — на щите ворвётся в Петроград. Победят красные — готов успешный отход в Эстонию или Польшу. Истинный Бонапарт. И росточком в него, и манерами… Надо бы поближе с ним познакомиться. Да и должок у меня перед ним…»

6

Пока Павловский мысленно анализировал карьеру Булак-Балаховича и попивал крепкий чай, заваренный Хлебовым с мятой и брусничным листом, собрались казачьи офицеры: подъесаул Егор Тимофеев, сотник Семён Куринов, хорунжий Никита Толкучий. Подошли и урядники Матвей Хрущ с Фёдором Мокровым, назначенные командирами взводов взамен погибших офицеров.

Павловский с улыбкой разглядывал необычный вид бравых донцов. На новеньких английских френчах красовались золотые офицерские погоны, а на узких неотъёмных полупогончиках урядников — алые лычки. Английские же галифе с красными казачьими лампасами были заправлены не в добротные высокие ботинки от «союзников» (казаки наотрез отказались обувать британскую обувь, Павловскому пришлось уговорить эстонцев обменять ботинки на сапоги), а в крепкие яловые сапоги эстонского пошива. Синяя выпушка на рукавах и воротнике френча, синего цвета околыш зелёной английской фуражки и цинковая кокарда с российским «триколором» на ней — всё это, а кроме того, настоящие казачьи шашки и шпоры, как мыслили казаки, должно было выдавать в них представителей Всевеликого Войска Донского. Павловский, кстати, тоже приобрёл себе две пары новых хромовых сапог. Во всём остальном (кроме погон и кокарды) выглядел обычным британским офицером.

Хлебов взгромоздил на стол дышавший жаром вёдерный самовар, расставил кружки, миску с колотым сахаром.

— Наливайте чай, донцы, — пригласил Павловский, — будем знакомиться да планировать боевую службу.

За чаем, в открытой беседе Павловский услышал трагические истории судеб новых боевых товарищей, многое узнал из первых уст о кровавых событиях на Дону, Кубани, в Малороссии… Слово за слово, казаки поведали и об атамане, новоиспечённом генерале Булак-Балаховиче, о его нелюбви к православным, его жестокости, корысти и непомерном златолюбии.

Казакам Павловский приглянулся: молодой, могучий, вся грудь в орденах, слушать умеет, никого не перебивал, только изредко задавал наводящие вопросы, всех по имени-отчеству величает, не тыкает, коней знает и любит, к службе строг, сам аккуратен и ладен… Заключая беседу, подполковник строго сказал: