Кровь и золото

– Зачем, Амадео?

– Чтобы забыть, нужно увидеть. Нужно во всем убедиться своими глазами.

– Хорошо, – ответил я, немного поразмыслив. – Расскажи все, что вспомнишь, и я отвезу тебя, куда захочешь. И можешь передать своей смертной семье столько золота, сколько пожелаешь.

Амадео промолчал.

– Но наши тайны останутся с нами навсегда.

Он кивнул.

– А потом мы вернемся.

Он снова кивнул.

– Мы поедем после большого праздника, о котором договорились с Бьянкой. А в ту ночь будем танцевать с приглашенными гостями. Ты будешь танцевать с Бьянкой много-много раз. Мы приложим все усилия, чтобы гости приняли нас за простых смертных. Я рассчитываю на тебя не меньше, чем на Бьянку или Винченцо. Вся Венеция падет к нашим ногам.

Его лицо озарила слабая улыбка. Он опять кивнул.

– Теперь ты знаешь, чего я хочу, – объявил я. – Я хочу, чтобы ты крепче подружился с мальчиками и относился к ним с любовью. И я хочу, чтобы ты чаще бывал у Бьянки – разумеется, поохотившись и затемнив кожу – и чтобы ты никогда и ничего не рассказывал ей о том, каким чудом спасся.

– Я думал... – прошептал он.

– Что ты думал?

– Я думал, что, получив Кровь, я получу все, что пожелаю. Оказывается, я ошибался.

Глава 23

Сколько бы мы ни прожили на свете, в наших сердцах хранятся воспоминания – памятные вехи, неподвластные времени. Бывает, страдания размывают общую картину, но некоторые моменты способны устоять даже перед душевными муками, храня свой блеск и красоту. Они тверды как алмаз.

Таким остался для меня великолепный праздник Бьянки – я называю его праздником Бьянки, потому что его устроила она и только она, а мое богатство и комнаты палаццо служили лишь средством достижения высочайшей цели. В спектакле участвовали все ученики, и даже смиренному Винченцо досталась важная роль.

Вся Венеция собралась на нескончаемое пиршество, чтобы насладиться песнями и танцами, пока мальчики разыгрывали многочисленные, прекрасно поставленные живые картины.

Казалось, в каждой комнате присутствуют певцы и ставятся божественные инсценировки. Повсюду звучали лютни, виргинал и дюжина других инструментов, аккомпанирующие обворожительному, убаюкивающему пению, а младшие мальчики, разодетые как принцы, наполняли чаши гостей вином из золотых графинов.

Мы с Амадео танцевали без конца, по тогдашней моде ступая осторожными грациозными шагами – в те времена скорее принято было ходить под музыку, – сжимая руки венецианских красоток, и прежде всего – нашего возлюбленного гения, создавшего великолепие ночи.

Я много раз похищал ее из ярко освещенных комнат, чтобы сказать, как она дорога мне, что только она одна во всем мире умеет творить чудеса. И умолял ее дать обещание повторить этот вечер.

Но что могло сравниться с ночью, позволившей мне танцевать и свободно ходить меж смертных гостей, отпускавших безобидные хмельные замечания относительно моих картин, изредка задававших вопросы, почему я нарисовал так, а не этак? Как прежде, критика не задевала глубин моего сердца. Я замечал только горящие любовью смертные взгляды.

За Амадео я следил непрестанно, но заметил лишь, что он божественно счастлив смотреть на все это великолепие новыми глазами и необычайно тронут живыми картинами, где мальчикам достались тщательно продуманные роли.

Он последовал моему совету и продолжал поддерживать с ними теплые отношения. Теперь, окруженный ярким светом канделябров и сладостной музыкой, он, светясь от счастья, шептал мне на ухо, что о большем и мечтать не смел.

Мы поохотились рано, выбрав место подальше от палаццо, и теперь по телу разливалось тепло, а зрение особенно обострилось. Мы, сильные и счастливые, ощущали себя хозяевами ночи, и Бьянка тоже принадлежала нам, только нам, – видимо, так считали и гости.

Участники празднества начали расходиться только с приближением рассвета, у входа выстроились гондолы, но нам пришлось пренебречь обязанностью прощаться с гостями, чтобы успеть попасть в безопасные золоченые покои.

Перед тем как улечься в саркофаг, Амадео обнял меня.

– Ты действительно хочешь совершить путешествие в родные края? – спросил я.

– Да, хочу, – быстро ответил он и грустно взглянул на меня. – Жаль, что я не могу отказаться. Именно в эту ночь.

Он расстроился – и я уступил.

– Мы поедем.

– Но я даже не знаю названия города. И не могу...

– Можешь не терзать себя, – сказал я. – С твоих слов я понял, что это за город. Это Киев. И очень скоро мы там побываем.

В его глазах мелькнула искра узнавания.

– Киев... – произнес он и повторил по-русски: – Киев!

Он узнал имя своего старого дома.

На следующую ночь я рассказал ему историю родного города.

Когда-то Киев славился великолепием, его собор мог посоперничать с храмом Святой Софии в Константинополе, откуда пришла христианская религия. Верования и искусство государства основывались на традициях греческого христианства. Но несколько веков назад великий город разграбили монголы – они уничтожили все его великолепие, истребили население и на развалинах остались только те, кому удалось выжить, в том числе монахи, державшиеся особняком.