Кровь Ив

Но после ухода Мичио не было ни одной ночи, когда я спала бы без Рорка, он крепко держал меня своими большими руками, его эрекция зажималась между нашими телами. Он был мукой и спасением. Искусителем и защитником. Прочной, определенной границей между правильным и ошибочным. Я была так благодарна за каждое мгновение с ним, но не хотела становиться причиной его отречения от Бога.

Я отлепила от него свое тело и сделала пару шагов назад.

— У тебя когда-нибудь бывает чувство, что каким бы ни было наше намерение, как бы мы ни старались следовать нашим убеждениям, все это бессмысленно? Как будто все планы во вселенной уже предопределены, и решения, которые мы принимаем, ничего не значат? Как будто мы не можем остановить грядущие события, потому что сама энергия, которая образует молекулы в воздухе, в земле, в нас, уже струится по неизменному пути, который завершается опустошением?

Ладно, возможно, в последнее время я чувствовала себя немного сломленной. А может, на мне сказывается этот ужасный жар.

— Это называется Великая Скорбь, любовь моя, — Рорк протянул руку, подцепил большим пальцем петельку моего ремня и дернул к себе. — Евангелие от Матфея, Марка и Луки предсказывали чудовищность разрушений и бегство в горы во времена ужаса, голода и смертельной болезни. Предписано, что эта скверна повлияет на беременность и детей, будет распространяться через плоть, за исключением избранного.

Уф. Он говорил о конце света, возвращении Христа. Не нравилось мне, на что это намекало.

Я сделала глубокий вдох, прогнав из плеч желанием съежиться.

— Избранный — это избранники божьи, верно? Верующие? Мы оба знаем, что я не из их числа.

Все эти библейские разговоры выводили меня из себя.

— Неважно, во что ты веришь, — он прижался губами к месту, где моя шея переходила в плечо. — Ты выжила, болезнь тебя не тронула — это пример Божьего благословения. Ты Мать живущих.

Я могла поспорить, что Ши и Элейн — кандидатки на эту роль, но голос оставил меня, когда его рука расстегнула пуговицу на моих джинсовых шортах, пробралась под молнию ширинки и накрыла чувствительную кожу между моих ног. По мне пронеслась дрожь, и мои внутренние мышцы сжались — пустые, оголодавшие.

— Бог разделил твое сердце как воду, — выдохнул он мне в шею, — чтобы твои стражи могли разделить чашу.

— Красивые слова для такого грязного ротика, — я стиснула его плечи и накрыла его губы своими, ощущая вкус соли, пота и аппетитного знакомого привкуса ирландского виски.

Его пальцы ворвались именно туда, где я его желала, и покалывающее вторжение рябью пронеслось по всему моему телу. Рорк сместил нас, прижав меня спиной к металлической клетке, и стал мягко двигать пальцами внутри меня, нежнее жадных движений его языка.

Было нечто такое честное и грубое в том, как он целовался — такой контраст с деликатными ласками между моих ног. Дисциплинированный священник отрекся бы от собственного удовольствия и ласкал бы меня пальцами до оргазма. Но мужчина был бы требовательным и эгоистичным, как и его поцелуй. Он удерживал бы меня сильными руками, вытащил бы свой член и поимел бы меня так, как это делал его язык. Ненасытно. Убедительно. Неудержимо.

Священники должны заслуживать доверия, и все же я доверила свое тело и сердце заботе мужчины за рясой. Потому что я доверяла его открытости, ощущала с ней связь, находила в ней утешение. Потому что в его поцелуе не было стыда. Лишь безудержное желание и любовь.

Невыносимый жар липнул к моей коже. Внутренняя сторона бедер сделалась скользкой от пота и возбуждения. А мое дыхание смешивалось с его дыханием, обдавая наши лица зноем вздохов.

Я приподняла бедра, приветствуя толчки его пальцев.

— Сильнее. Я не сломаюсь.

Рорк скользнул губами по моему подбородку, его бакенбарды были шершавыми и влажными.

— Нет, но я сломаюсь.

Мою грудь сдавило, скрутило похотью, надеждой и болью негодования, которое отказывалось уходить.

Он убрал руку и дрожащими пальцами застегнул мои обрезанные шорты. Видимо, это означало, что мы закончили.

Пока я подумывала эгоистично потребовать большего, Рорк, типичный дразнилка, подвинулся так близко, что его губы задели мое лицо.

— Мы закончим попозже. Наш визитер выглядит таким же переполненным болью, как и мои яйца.

Визитер? Я резко развернулась и посмотрела сквозь отверстия высокой клетки.

Джесси стоял в дверном проеме, сжимая пальцами ремень лука, пересекавший его грудь. Его дискомфорт был почти осязаемым — сгорбленные плечи, впалые щеки, тень на нахмуренном лице, губы, поджавшиеся в напряженную линию.

Но я также узнавала возбуждение. Оно подернуло дымкой его глаза, пока он смотрел, как я обхожу клетку. Оно сделало его вдох прерывистым, когда я подошла, удерживая его взгляд. Оно сделало меня наглее, решительнее, когда я подняла руку и накрыла ладонью его неподвижный подбородок.

Мои внутренности пульсировали, жар затопил нутро, неудовлетворенное после Рорка, а теперь сосредоточившееся на мужчине передо мной.

Его ноздри раздулись, глаза выжигали меня изнутри.