Поднявшись, Аюхан прошел в дом и вошел в комнату бабушки. Подошел к старинному сундуку, нащупал ключ, который всегда лежал на своем месте — под яркой подушечкой. В детстве он любил рыться в этом сундуке, украшенном блестящими стальными полосками. С возрастом отвык. Так говорит бабушка. Сейчас вот подошел, отпер замок, но не сразу откинул крышку. Собравшись с духом, открыл, в нос ударил резкий запах нафталина. На самом верху лежат в белом узелке «похоронные принадлежности» бабушки. Она уже много раз обновляла материал на саван, полотенца, платки для раздачи. Что тут еще есть? Вот нож с гладкой ручкой. Похоже, многое ему довелось повидать на своем веку… А на дне, в парчовом мешочке, кусочек кожи размером с ладонь. А вот и его, Аюхана, игрушка — маленький сайдак. Взяв в руки лук, Аюхан почувствовал его тепло и подумал: такое наследство могло достаться только от отца. А где он, отец? Кто он?.. Сложив вещи на прежнее место, Аюхан запер сундук и положил ключ на место. Посмотрел в окно: на западе зарделась вечерняя заря. Перевел взгляд на портрет на стене, на котором были изображены обе бабушки. Скоро исполняется сорок лет со дня смерти бабушки Зубайды. Глаза у нее всегда, сколько помнит Аюхан, были грустные. Наверное потому, что и муж, и сын не вернулись с фронта. Вот и с фотографии она смотрит печальным взором, словно и сейчас оплакивает своих родных.
А ведь глаза и брови, и нос у бабушки Зубайды, подумал Аюхан, как две капли воды Ильясовы. В бабушку Зубайду пошел сын… А с какой бы это стати, ведь она не родная вовсе, а названая?!
Аюхан решительно вышел из дома, быстренько запряг лошадь и тоже отправился на пасеку, томимый неясными предчувствиями. Словно что-то очень важное должно произойти сегодня, что-то такое, чего он, Аюхан, пропустить никак не может. Ощущения были какие-то смутные, расплывчатые, но в душе от этого становилось еще тревожнее. Одно Аюхан знал точно: надо непременно повидать бабушку, поговорить, не оставляя это на потом. Разбередила его душу жена…
Бабушка Хадия сидела за столом с подружкой Гайшой-Попугайчихой, чаевничали. Мельком глянув на Попугайчиху, Аюхан краешком рта усмехнулся. Ведь как точно люди прозвища дают! Гайша-эби и сейчас как ярко одевается, можно себе представить, как она наряжалась в молодости. На ней блестящее атласное платье, на голове цветастый платок с люрексом, а морщинистую шею оплетают двойные бусы. Бабушка Хадия одета куда как скромнее. В своем зеленом камзоле и белом платочке в мелкий цветочек она разительно отличается от Попугайчихи. Чаевничают как обычно: Попугайчиха без умолку тараторит, а его бабушка слушает и покачивает головой…
Осторожно прикрыв дверь, Аюхан сердечно пожелал:
— Приятного аппетита!
— Проходи, внучек, проходи. Садись с нами, — приподнялась ему навстречу бабушка Хадия. — Что припозднился нынче?
— Спасибо, — вежливо отказался Аюхан. — Я попил айран в чулане, утолил жажду. А что припозднился, так по хозяйству дел много. Дрова колол.
— Залия прибегала, — вступила в разговор Попугайчиха. — Запыхалась вся, взволнованная. Говорит, корова не пришла, пошла ее искать.
Аюхан с некоторым облегчением вздохнул. Значит, Залия ничего еще не говорила бабушке, не приставала к ней со своими расспросами. Оно и хорошо. Старый человек требует особого подхода, а уж его бабушка тем более. Тут наскоком ничего не добьешься, замкнется только, и уж тогда из нее слова клещами не вытянешь. Да и при Попугайчихе нельзя вести такие разговоры, старуха тот еще звонарь. Что услышит — в три раза преувеличит и по всему селу растрезвонит. Нет, не станет бабушка Хадия при ней ничего говорить. Выждать надо. И Залия молодец, характер у нее хоть и вспыльчивый, но в глупости ее не упрекнешь.
Присев в сторонке, Аюхан прислонился к стене и, полуприкрыв глаза, снова погрузился в воспоминания…
С Хамдией у Аюхана отношения действительно не сложились. Девушка и в самом деле, как мечтала, стала диктором. Когда училась в Стерлитамаке, вычитала в газете объявление о конкурсе, приняла в нем участие и выиграла. Вскоре она уехала в Уфу, а Аюхан, получив диплом, вернулся в Асанай. Первое время они переписывались, но вскоре письма от Хамдии стали приходить все реже и реже, и содержание их становилось все сдержаннее, чего Аюхан не мог не почувствовать. В родное село девушка приезжала совсем редко, а через год ее родители поехали в Уфу на свадьбу дочери. Отец Хамдии, как-то встретив Аюхана на улице, несколько виновато сказал:
— Так уж получилось, сынок… Ты мне очень нравишься, парень ты крепкий, надежный в жизни. Но мать воспротивилась, дескать, не отдам дочь в медвежий род.
— Разве дело в имени? — с нескрываемой обидой уточнил Аюхан. — Бабушка так назвала, сказала — ни на какое другое имя не согласна. Когда паспорт получал, я хотел сменить, но бабушка…
— От имени можно избавиться, а вот… — Прервавшись на полуслове, отец Хамдии нахмурился и закончил: — Девушки в деревне не перевелись, сынок, достанется и тебе твоя ягодка.