Кровь хрустального цветка

– Вы знаете, я как-то прочитала, что нервозность может произрастать из отсутствия материнской поддержки. А если учесть, что воспитали меня эти двое, – хриплю я и взмахиваю на Рордина и Бейза кубком, как знаменем войны из хрусталя, – совсем неудивительно, что у меня трудности.

Служанка наполняет мой кубок из серебряного графина, а я вглядываюсь в бездну идеальных миндалевидных глаз Зали… и жалею, что не могу выцарапать их из глазниц.

– Но теперь у меня есть вы.

Настает черед Бейза поперхнуться напитком.

– Да, – отвечает Зали с веселой улыбкой. – Теперь у тебя есть я.

Она берет кубок с водой и, подавшись ближе, другой рукой прикрывается от Рордина.

– И раз уж на то пошло, – заговорщицки подергивает Зали идеальными бровями, – я согласна. Ты так долго их терпела, что заслужила медаль.

Мой парус тут же опадает.

Проклятье.

Юная служанка принимается раскладывать каждому на тарелку по булочке, но Рордин сразу же перекладывает свою мне.

Воцаряется хрупкая тишина.

Разглядываю эту булочку, словно во вкусно приправленный комок теста закатаны как мое спасение, так и погибель.

– Ешь, Орлейт, – приказ отнюдь не мягок, но, несмотря на отсутствие аппетита, я понимаю, что Рордин прав.

Мне нужно поесть.

Я никогда не пила вина и чувствую после него легкое головокружение. Вероятно, потому, что почти ничего не ела с тех пор, как началось похмелье.

– У меня навоз на руках…

Зали, кашлянув, привлекает мое внимание и протягивает через стол салфетку.

– Я смочила ее водой, – произносит женщина с кроткой, почти неуверенной улыбкой.

Ставлю кубок на стол, бормоча благодарность, принимаю салфетку, вытираю руки и разламываю булочку.

Поднимается теплый, пахнущий дрожжами пар, и я пробую его запах, ожидая, что внутри все скукожится. Однако он – подарок для изголодавшихся легких, и я глубоко вдыхаю, постанывая, когда в теле пробуждаются все нервные окончания.

Внезапно всякий воздух, не наполненный восхитительным ароматом, кажется мне совершенно несуразным.

Сбоку придвигается тарелочка с орехово-коричным маслом, и я украдкой бросаю взгляд на Рордина.

– Спасибо, – бормочу я и, намазав масло на теплую мякоть пальцем, жду, когда оно растает, прежде чем откусить.

Мягкая, пышная вкуснятина источает великолепный, утонченный аромат, идеальное сочетание сладкого и пикантного, воплощенная божественность.

У меня сами собой смыкаются веки, расслабляются плечи, пока я жую, медленно и вдумчиво, наслаждаясь вкусом. Не знаю, как такое возможно, но Кухарка улучшила свой и без того идеальный рецепт. Теперь, наверное, до конца дней уже больше ничто, кроме этих булочек, не сумеет утолить мой голод.

Поднимаю взгляд и вижу, что Бейз и Зали с трепетным интересом за мной наблюдают.

– Чего?

Они опускают головы и принимаются разделывать каждый свою булочку.

Вновь мельком смотрю на Рордина – и замираю под его хищническим взглядом. Он следит за мной с такой животной пристальностью, что без его внимания не сдвинуться с места и прядке волос.

– Что-то случи…

Меня прерывает звук клинка, скользящего из ножен, – шелест, короткий и резкий, которому тем не менее удается вонзить крюк в плоть моих легких и потянуть.

Взгляд натыкается на маленький нож, которым Зали намазывает булочку маслом, пронзая мое сердце желанием сбежать.

Стены давят, вытесняя воздух, в котором я так отчаянно нуждаюсь, и я пытаюсь убедить себя, что вокруг не снуют, крадучись, три зверя, что они не полосуют меня когтями, которые скрежещут с каждым ударом.

Коготь врука длинней этого ножа. Он черный и загнут на конце.

Они не похожи. Они не похожи.

Роняю булочку в тот же миг, как рука Рордина хватает острый конец кинжала.

Воздух пронизывает густым, медным запахом.

Рордин выхватывает оружие из руки Зали и прячет в свою салфетку, словно с глаз долой равно из сердца вон.

Ему хватает ума.

Рордин достаточно раз видел, как меня ломает, чтоб знать: этот звук – мое слабое место. Он будто чиркает внутри меня спичкой, от него вскипает кровь и разбухает мозг.

Превращает меня в свернувшееся калачиком, кричащее ничтожество.

Взгляд Рордина будто взрезает мне лицо. Более острый.

Более холодный.

Он ждет, потеряю ли я рассудок.

– Тебе нуж…

– Я в порядке, – отрезаю, вскинув подбородок и расправив плечи. – Даже лучше некуда.

Ложь.

Крик танцует на кончике языка, умоляя позволить ему сорваться. Но на этот раз он имеет мало общего с всплеском давления, захлестнувшим голову.

Времена меняются. А я не люблю перемены. Меня не устраивают перемены.

Стискиваю зубы так сильно, что удивляюсь, как они не ломаются.

– Ты уверена?

Вопрос звучит ровно, и мой ответ тоже:

– Да.

– Что ж, – цедит Рордин. – Рад это слышать.

Встаю, уставившись прямо в широкий зев дверного проема, – изо всех сил стараюсь игнорировать откровенно пристальный взгляд Рордина и воцарившуюся в зале абсолютную тишину.

– Прошу прощения, у меня вдруг пропал аппетит. Наверное, это все… – тяжело сглатываю, – дерьмо.

Огибаю бесконечно длинный стол и направляюсь к выходу, молясь о том, чтобы молчание осталось нерушимо.

– Орлейт.

От голоса Рордина застываю как вкопанная.