Кровь хрустального цветка

– Кто научил тебя этому слову? – Голос Рордина – клинок, что взрезает меня, но неправильно. Оставляя саднящие, нежные следы, он скользит вниз по телу, меж моих ног, заставляя меня трепетать.

С трудом сглатываю.

Вообще-то я слышала слово от одного его стражника, но сомневаюсь, что сейчас об этом стоит упоминать. Поэтому я пожимаю плечами, изображая равнодушие, прикрывая свою выдуманную реальность напускной храбростью.

– Я не так невинна, как ты считаешь.

Рордин смеется, грубо, беззастенчиво.

– Однажды ты вспомнишь этот миг и поймешь, как была не права.

Неверно.

Все будет наоборот, и он достаточно скоро это осознает.

Рордин отпускает мою руку и выходит из комнаты, но замирает у ступеней – свет факела на стене отбрасывает на него позолоту, превращает его в статую мрачной, высокомерной красоты.

– Твое присутствие на балу больше не требуется, – бросает он через плечо, словно подачку, которую я должна проглотить.

Беспокойство тяжестью ложится на плечи…

– Почему?

Рордин слегка оборачивается, не стараясь поймать мой взгляд, и пожимает плечами.

– Люди увидели более чем достаточно. Ты выкрутилась. Поздравляю.

Слова вбивают последний гвоздь в крышку моего гроба, пронзая насквозь тело, которое скоро начнет разлагаться, погружают меня в ужас.

И Рордин уходит.

Глава 35 Орлейт

Тружусь не покладая рук, сворачивая длинные пряди в золотистые розетки на самой макушке. Закрепляю последнюю и приглаживаю распущенные локоны у лица, завершая слишком царственную, на мой вкус, прическу.

Но она здесь уместна – придает мне вид, которого следует ожидать от воспитанницы верховного владыки.

Надеюсь.

Опустив глаза, проверяю, не видны ли под кроваво-красной тканью подвески, что покоятся меж ничем не связанных грудей.

Бедная Танис. Я вспоминаю миг, когда она пришла забрать платье, а обнаружила голый манекен и меня, утверждающую, что обрекла наряд на гибель в морской пучине, когда утром навещала Кая.

Ложь соскользнула с языка, служанка побледнела, мол, ей-то приказано унести платье, и я ощутила укол вины. Но не настолько, чтобы достать его из-под матраса и отдать.

Рордин еще ни разу не предлагал мне легкого выхода. Значит, он стремится намеренно удержать меня подальше от бала. Возможно, он считает, что Кайнон отравит мой разум, но на его глазах шоры, и он не видит, что Кайнон – противоядие.

Я – противоядие.

Рордин все равно в итоге меня вышвырнет… так почему бы не предпочесть территорию, куда еще не добрались вруки.

Откупориваю баночку глазури для губ, которую сделала из растертых розовых лепестков, ароматического масла и кусочка сала. Женщины на Трибунале всегда красят губы красным, и если я сделаю так же, то не выделюсь из толпы.

Взяв кисть, я делаю глубокий вдох и смотрю на свое бледное отражение.

Сегодня зеркало мне не враг. Потому что сегодня я не та Орлейт, которая почти всю жизнь прячется за воображаемой линией и пользуется Рордином как щитом.

Сегодня я другая женщина, сильная, собранная, несгибаемая.

– Сильная, собранная… несгибаемая…

Обмакиваю заостренные щетинки, подношу руку и с филигранной точностью наношу на губы алый. Цвет сразу подчеркивает мои лиловые глаза, и он идеально подходит к платью. Но что самое важное – он делает меня другой, а сегодня именно это мне и нужно.

Маска.

Затем – немного сурьмы на глаза, чтобы придать им загадочности. Даже использую заостренную палочку, чтобы провести линию над веком и слегка его удлинить.

Завершив образ, я роняю палочку на туалетный столик.

Я выгляжу такой уверенной и величественной – совсем непохожей на ту женщину, у которой вчера в саду случился срыв. Хорошенькое жертвенное подношение, разукрашенное ровно настолько, чтобы привлечь внимание ножниц, о которых Рордин столь настойчиво предостерегал.

Идеально.

Встав, я разглаживаю ткань, облегающую мне ноги, затем поднимаю с кровати туфли.

Каблуки похожи на огромные шипы, а мне предстоит спуск в почти сто пятьдесят ступеней. Помня об этом, решаю надеть туфли позже и не рисковать полетом до самого низа Каменного стебля и переломом всех костей в теле.

Испытывая на прочность облегающее платье, я постепенно двигаюсь по лестнице, одной рукой придерживаюсь за стену, а в другой держу туфли и подол. И на каждый шаг цежу слова.

Сильная.

Собранная.

Несгибаемая.

Когда я наконец добираюсь к основанию башни, я почти верю себе.

Наклонившись надеть туфли, я замечаю на полу возле открытой двери поднос. На его деревянной крышке примостился маленький бархатный мешочек. Нахмурившись, тянусь к нему…

Дверь с грохотом захлопывается.

Звук скользнувшего в паз засова заставляет сердце ухнуть в пятки. Бросаюсь вперед, хватаю латунную ручку, толкаю…

Дверь не поддается.

Ее раньше никогда не запирали. Я даже не знала, что ее можно запереть.

– Эй! – кричу я и луплю ладонью по дереву с такой силой, что она пульсирует. – Открой сраную дверь!

Единственный на это ответ – пустота безмолвия.

Никаких шагов.

Тот, кто меня запер, стоит рядом и слушает мои вопли. А на такое способен только один он.

– Рордин! Я знаю, что ты там! Открой сейчас же!

Тишина.

Я пинаю дверь, наваливаюсь на нее плечом, ищу способ ослабить петли…