Кровь королей

— Что за дела в таверне? Есть, пить, девок щупать! — Гере расхохотался так, что на столе задрожали кубки. — Ладно, римлянин, делай свои дела и возвращайся. Я буду ждать тебя.

Центурион кивнул и неспешно направился к дальнему концу зала. Пока он шел, его четыре раза окликнули, приглашая за стол. Каждый хотел выпить с тем, кому удалось превзойти могучего бургунда. Петрей кивал, улыбался, пожимал руки, но с пути не сворачивал. Наконец он добрался до длинного стола за которым пылал очаг и суетилась кухонная прислуга. Здесь же расположился хозяин таверны, толстый и почти лысый одноглазый Лутаций. Приглядывая за рабами, он то и дело на них покрикивал, а особо нерасторопных награждал тумаками и подзатыльниками. При этом он время от времени обходил зал, приветливо болтая с посетителями, интересуясь не желают ли дорогие гости еще чего-то покушать или испить вина.

— Привет тебе, Лутаций, — бросил центурион.

— А! Достойный Петрей! Рад, рад тебя видеть! Экое ты сегодня представление устроил моим гостям!

— Он здесь? — спросил Петрей, не обращая внимания на благодушие хозяина.

— А как же! Конечно, здесь. Я предложил ему двух лучших девочек, и он не смог отказаться. Я сразу понял, что за вкусы у старого развратника, знал, чем ему угодить.

— Где он?

— Послушай, Петрей, я — истинный патриот Рима и готов служить святому делу. Поэтому я выполнил твою просьбу. Но ты понимаешь, все это будет в моем заведении. Что могут подумать люди, если поднимется шум? А я ведь дорожу своей репутацией…

Петерей выудил из-под плаща увесистый мешочек и сунул его хозяину.

— Держи. Все, как договаривались. Можешь пересчитать.

— Что ты, что ты! — пробормотал Лутаций, поспешно пряча мешочек. — Я тебе доверяю. Только знаешь что? Не убивай его, ладно? По крайней мере не в «Звездочке».

— И не собирался. Так где он?

— На втором этаже. Вон лестница. Третья по счету дверь слева. Девочек…

— Не трону я твоих девок.

— Постой! Видишь вон того парня у лестницы? Он с твоим греком пришел.

Охрана, наверное. Сидит там, не ест, не пьет, по залу глазами зыркает.

— Ясно.

Не слушая больше лепетания хозяина, Петрей развернулся и, слегка пошатываясь, направился к лестнице, нащупывая под плащом меч.

Горбоносый чернявый парень в шерстяной тунике сидел на нижней ступеньке лестницы, исподлобья оглядывая зал. Его левую руку от локтя до запястья обвивал тонкий кожаный ремешок, похожий на те, что используют кулачные бойцы, а на поясе висел внушительный кинжал. Направляясь к лестнице, Петрей прихватил по пути огромную кружку пива, — пена аж стекала через край, — и теперь шел, радушно протягивая ее вперед. На лице он изобразил самую что ни на есть глупую ухмылку завсегдатая таверн и горького пьяницы, а левой рукой поудобнее перехватил под плащом ножны с мечом.

— Э-ге-гей! Что скучаешь один, добрый муж?! Не распить ли нам чудесного напитка?

Горбоносый поднялся на ноги и окинул Петрея презрительным взглядом.

— Я не пью эту дрянь, варвар, — сказал он с четким восточным акцентом.

— Это кого ты варваром назвал, негодяй?! Я к нему, как к лучшему другу, а он…

Центурион покачнулся, изображая пьяного, и половина содержимого кружки оказалась на тунике стража.

— Ах ты дерьмо свиное! Я ж тебя… — горбоносый в ярости ухватил Петрея за плечо, и тут же получил тычок концом ножен по дых. Он отшатнулся, хватая ртом воздух, согнулся пополам, и Петрей от души приложил его кулаком по затылку.

Все произошло настолько быстро, что почти никто ничего не успел толком заметить.

— Пить со мной отказался, собака, — пояснил Петрей трем бургундам, сидевшим ближе всего к месту событий. Все трое расхохотались в усы и подняли кружки.

Все так же пошатываясь, Петрей переступил через тело поверженного противника и поднялся вверх по широкой лестнице.

Второй этаж освещала тусклая масляная лампа. Было здесь мрачновато, но довольно уютно. Стены, расписанные нимфами и фавнами, предающимися любви в разнообразных позах, вполне могли бы привлечь внимание знатока. В дальнем конце коридора виднелась огромная голова лося. Лось смотрел свирепо и недовольно. Должно быть потому, что кто-то выковырял у него один глаз.

Петрею, впрочем, некогда было любоваться красотами убранства, помня слова Лутация, он подошел к третьей двери слева, прикрытой тяжелым алым пологом.

Из-за двери доносились то ли всхрапывания, то ли довольное похрюкивание.

Скрипела кровать. Не раздумывая, центурион обнажил меч и, отдернув полог, толкнул дверь.

На столиках вдоль стен горели десятки свечей. В центре комнаты стояло огромное ложе с балдахином. Посреди одеял и подушек лежал на спине до крайности тучный муж, волосатый, словно африканская обезьяна. Жир на боках и ляжках аж подрагивал при каждом его движении. На его бедрах примостилась девочка лет двенадцати. Сосредоточенно закусив губу, она покачивалась вперед-назад, и от каждого ее движения толстяк довольно похрюкивал. Вторая девчонка ерзала в изголовье ложа, прижимаясь к лицу развратного мужа.

Занятые своим делом, они не заметили внезапного появления Петрея, пока он не ткнул острием меча волосатую ногу.