Кровь королей

– Простите, владыка, я желала сказать иное. Боюсь, я недостаточно хороша для вас…

Шерегеш скривил лицо и закачал головой:

– Тебе, дитя, была уготована несказанная честь. Тебя с детства посвятили служению. Тебя обучали искусству, которое ты должна была нам показать. Но сколь велика была честь, оказанная тебе, столь же велико и наше разочарование…

– Ваше божественное величество, я…

– Ты смеешь перебивать нас?

– Нет, повелитель.

Она вздрогнула. Пугали не только его слова, но и то, как они произносились. Совершенно спокойно, обычным голосом. Император не рычал хищным львом, обуреваемым свирепой яростью, но был тих, как змея. А от жала змеи люди гибнут чаще, нежели от когтей льва.

– То-то же. Ты сегодня была в нашей постели. Ты не противилась. Но это было покорностью безжизненного тела. С равным успехом в нашу постель могли положить покойницу. Неужто ты думаешь, что потомка богов усладит соитие с трупом? Ты была нема, глуха, слепа и неподвижна. Твой дух, твои помыслы, твой взгляд, твои желания витали где-то далеко. Вне священных покоев твоего властелина.

– Мне, похоже, нездоровится, мой повелитель…

– В придачу ты смеешь нам лгать? – Шерегеш едва сдерживался, чтобы не закричать, но внешне оставался спокоен. – Или ты думаешь, мы не знаем истины? Ты думаешь, что потомку богов неведомо о твоем увлечении этим юнцом, наследником варварского костяного трона Пегасии?

Холод сковал тело Инары. Император говорил о Леоне. И он все знал. Что может быть хуже?

– Отвечай же нам. Говори как есть, без единой крупицы лжи. Ты и так низко пала, чтобы брать на себя смертный грех и пытаться обмануть своего властелина.

– Ваше божественное величество, – испуганно пролепетала Инара, – могу ли я смиренно молить вас о милости быть вами услышанной?

– Затем мы и пришли в твои покои. Говори же.

– Велико мое прегрешение, оно сродни измене. Но прошу вас не обращать свой гнев на юного принца. Он не пытался меня обольстить. Но стоит мне лишь вспомнить о нем, как душу заполняют печаль, пустота и холод, к которым примешиваются мечты, жар и трепет… Я люблю его, ваше божественное величество.

Наложница посмела поднять взгляд на императора.

Шерегеш нахмурился. Несколько мгновений он молча вглядывался в прекрасные глаза Инары.

– Ответь нам, смеет ли рабыня любить кого-то более, чем своего господина?

– Нет, владыка. Но я люблю принца иной любовью. Такую любовь поселяют в сердце сами боги, и с ней не в силах совладать простые смертные.

Она прижала руки к груди, по ее щекам потекли слеза, а голос стал дрожать.

– Простите, ваше божественное величество, но я люблю его! И мне легче принять смерть, нежели противиться любви!

– Поднимись, – вздохнул император.

Инара повиновалась. Шерегеша не смутило, что рабыня выше ростом, хотя она была босой, а богоподобный – в сандалиях с толстой подошвой.

– Пегасии нужен прочный мир с нашей империей. Тассирии он нужен не меньше. Сей благотворный союз способен принести нам и нашим потомкам великую пользу в грядущем. Ты понимаешь, что ты и твой Леон встали между двумя державами?

«Твой Леон»! От этих слов защемило в груди. И тут же сердце стали рвать на части отчаяние, оттого что он не ее, а она не его, и радость, оттого что все-таки он есть. Ее Леон…

– В мыслях моих не было стать помехой в государственных делах, ваше божественное величество…

– Хватит.

Пройдя мимо нее, Шерегеш вышел на террасу и устремил взор на звезды.

– Послушай, дитя, неужели ты думаешь, что особа королевской крови снизойдет до рабыни? Пусть он даже пылает чувствами, как тебе мнится. На что ты рассчитываешь? Что станешь его королевой?

– Ваше божественное величество, – она робко вышла на террасу, встав рядом, – разве может быть расчет там, где настоящая любовь?

– И чего же ты хочешь?

– Любить. Носить это чувство в сердце. Не более, мой повелитель.

Она поклонилась.

– И что же, ты даже не мечтаешь о свободе?

Император продолжал смотреть в небо. Инара была изумлена.

– Ваше божественное… величество… Разве смею я надеяться?..

– И все же, ты бы этого желала? Получи ты свободу, между вами с принцем варваров не останется ничего, кроме одежды.

– Если вашей милости будет угодно… Я даже не знаю, как благодарить ваше божественное величество за одну лишь мысль…

Шерегеш усмехнулся.

– Значит, просто любить тебе все же мало. Но как ты можешь нас отблагодарить? Все, чему тебя учили, пошло прахом этой ночью. Ты, конечно, послушно целуешь мне ноги. Растворяешь пред моим началом свое. Принимаешь меня и в чрево, и в уста. Но какая же мерзость видеть, что при этом твои мысли отделены от тела…

– Простите, повелитель, но я нисколько не…

Она тщательно искала слова, дабы не прогневать ненароком императора, который столь великодушно заговорил с рабыней о призрачной свободе.

– Ты сказала все, что нам было надобно услышать, – отмахнулся он. – Не стоит что-то еще объяснять, словно мы – неразумный младенец. Ты бесполезна. Учили и готовили тебя зря. Даже если ты исправишься, сегодняшнего разочарования нам не забыть. Тень этой ночи навсегда омрачит прелести твоего тела. А коль уж ты бесполезна, получишь свою свободу.