Никогда не видел никого красивее, никогда раньше меня так не влекло к другому человеку. Она настолько захватила меня, что я не испытываю ни малейшего разочарования от того, что не заберу жизнь этого дурака.
Я протягиваю ладонь, лезвие — ее, пусть делает, что хочет, чувствую, как ее пальцы обвиваются вокруг рукоятки, забирая ее у меня. С легкостью я делаю шаг в сторону, протягиваю руку, подталкивая ее к Майклу.
Я наклоняюсь вперед, мой рот касается кончика ее уха. — Заставь меня гордиться тобой, дорогой фантом.
Она кивает, не обращая внимания на мое дыхание на ее коже, и я смотрю, как она подходит к доске, королева смерти, претендующая на свою корону из костей и зубов.
Это извращенно и аморально, но я чувствую, как сжимаются мои штаны. Мой член набухает, когда она держит нож в руке, проводя кончиком по его груди, рисуя безобидную линию к его горлу.
— Посмотри на меня, — говорит она, глядя на него сверху, но явно контролируя ситуацию. — Я хочу, чтобы ты смотрел на меня.
Когда он не следует ее указаниям, она использует другую руку, чтобы схватить нож между его бедер, все еще погруженный в его плоть. Он стонет, пока она извивается, и повторяет еще раз, пока он, наконец, не открывает глаза.
Мой рот наполняется влагой. Видеть, как она принимает тайную часть себя, которую, кажется, так боится, владея каждой унцией голода, которую она носит в себе. Когда она полностью вынимает оружие из его паха, он задыхается.
Он задыхается, захлебываясь криком агонии, а кровь заливает его джинсы.
— Я выгляжу сломанной для тебя? — Она говорит с уверенностью, которую я никогда раньше не видел.
— Пожалуйста, прости меня. Господи, помилуй меня. — Он хнычет, зрачки расширены до размеров блюдец. В его взгляде — мольба о пощаде, и, возможно, Лира, которую все знали, дала бы ее ему, если бы существо внутри нее не было так голодно.
Мгновение паузы. Только его вздохи и хныканье от дискомфорта. Я смотрю, как Лира вертит в руках оба клинка, сжимая рукоять в маленьких кулачках.
— Твой бог может даровать тебе прощение, — шепчет она, когда Майкл поднимает голову, чтобы встретиться с ней взглядом, — но ты глупец, если ожидаешь такого же сочувствия от меня.
Это быстрое движение, настолько внезапное, что я думаю, что мог пропустить удар. В одну секунду его глаза открыты, а в следующую — два лезвия глубоко вошли в его глазницы.
Острые концы пронзают хлюпающий материал глазных яблок. Хлюпанье разрушаемой ткани и вид выступающей крови — вот его кончина. Его рот открыт, из него вылетают захлебывающиеся слова.
Она разжимает руки, откидывая назад ладони, обращенные наружу, и ударяет обеими по концам ножей, посылая оружие дальше в его череп. Я слышу, как хрустят человеческие кости под тяжестью лезвия, когда она заставляет замолчать человека, который пытался отнять у нее жизнь.
Сила удара настолько велика, что его голова оказывается прижатой к деревянной доске позади него. Кровь сочится полосами, рисуя неровные линии по его щекам.
Сила. Облегчение. Гордость.
Она витает в воздухе, пока труп Майкла остается привязанным, рот приоткрыт в беззвучном крике. Демоническая версия произведения искусства Леонардо да Винчи о человеческом теле.
Распятие мести.
Я чувствую присутствие моего друга прежде, чем вижу его, его голос дрожит у меня над ухом.
— Она чертовски страшная, чувак.
— Нет, — мои губы подергиваются в уголках, достаточно, чтобы я заметил. — Она исключительная.
Моя преданная ученица.
Мой маленький питомец.
ГЛАВА 20
Пианист
ЛИРА
— Да, я в порядке, — бормочу я, закрыв глаза и прижавшись головой к окну. — Обещаю, это в основном поверхностные порезы и швы накладывать не нужно.
Это не значит, что они болят меньше, но я не думаю, что моим и без того истеричным друзьям нужно это знать.
— Я собираюсь убить его! — кричит Сэйдж где-то на заднем плане, ее голос пронзителен. — У них будут проблемы посерьезнее, чем этот богом забытый Гало, ты знаешь это? Ему лучше иметь хорошее оправдание для лжи, или я оторву ему член.
У меня болит в груди от осознания того, что я тоже им солгала. Мне больно за Рука, вспоминая, как его горящие радужные глаза таяли в моих собственных. В нем поселилась печаль, которую я никогда не видела у него раньше.
Как он накинул джинсовую куртку на мои плечи и умолял позволить ему отвезти меня в больницу. Он неоднократно извинялся за то, что позволил этому случиться.
То, что произошло сегодня ночью, не было его виной, и я говорила ему об этом. И все же я знала, как Рук справляется с чувством вины, как он несет ответственность за то, что подвел своих друзей, больше, чем кто-либо другой. Как это его гложет, и как упорно Сэйдж старался заставить его понять, что не все плохое происходит из-за его действий.
Сайлас пролежал в больнице уже пять месяцев, а он все еще не мог избавиться от чувства вины. Как будто он каким-то образом мог предотвратить прекращение приема лекарств Сайласом.