Кровь, кремний и чужие

Двигались мы так: сначала разведчики проверяли путь впереди, докладывали адъютанту, тот сообщал мне обо всем. Я после этого отдавал приказ на выдвижение. Через полтора или два километра следовала остановка и беглый осмотр местности с нанесением пометок на карту. Двигались мы медленно – все же и дороги среди руин отсутствовали как факт, и багги были перегружены, порой все мы выходили, и машина с одним водителем и пустым прицепом (порой и без него) перебиралась через препятствие.

– Впереди враги! – неожиданно прокричал в затылок адъютант.

И я тут же скомандовал:

– Стой! Глуши двигатель!

Сначала затихла моя машина, потом замолчал багги сопровождения. Роботы тут же полезли наружу, занимая позиции за бетонными плитами и среди больших обломков, на верхушках завалов слева и справа от крошечной колонны на дороге. Все было не раз отрепетировано еще в окрестностях базы.

Диверсанты остались у машин, занявшись осмотром местности, высматривая подкрадывающегося противника. Я же с адъютантом, гранатометчиком, тяжелым снайпером и пулеметчиком направился к передовому дозору, обнаружившему врага. Шли таясь, то и дело укрываясь в щелях и за остатками стен и подолгу всматриваясь и вслушиваясь. Наконец, мы дошли до цели.

До Конца Света здесь был огромный стадион с несколькими строениями. Бомбежка (скорее всего, Аниласта ударила по скоплению беженцев, решив одним махом вынести тысячи врагов, и плевать ей было на то, что те некомбатанты, ведь для нее люди все были врагами, как для людей муравьи в муравейнике, когда поливают тех керосином, не разбирая, где там рабочие, солдаты и матки) их разрушила полностью, только небольшие кучки камней, заросшие бурьяном, показывали местоположение древних зданий. Сейчас же стадион превратился в гигантский пустырь размерами полтора километра на километр. Осталась только большая вывеска-баннер на самом краю пустыря, там, где заканчивались руины: «Ст…ди…н им…и Д…ича».

Метрах в двухстах от руин стоял трехосный автобус в стиле «постап», то есть увешанный решетками, листами железа, остроконечным отвалом на переднем бампере и башенкой с пулеметом на крыше. В ней сейчас находился человек с хоккейной маской на лице. Еще один пулемет не из маленьких торчал из бокового окна. Возможно, с другой стороны машины, невидимой для меня, есть еще один.

Рядом с автобусом стояли трое его владельцев и четыре их жертвы… ан нет, уже тоже три: прямо на моих глазах один из «автобусных» поднял руку с чем-то коротким, с локоть длиной, но очень толстым, и выстрелил в лицо человека напротив, стоящего перед ним на коленях. Руку убийцы сильно дернуло отдачей вверх, убитого с не меньшей силой толкнуло назад, и он упал на спину… уже без головы.

От такой жестокости меня всего передернуло. Я видел, что жертвами была семья – мужчина, женщина и два подростка не старше десяти лет. А их убийцами – рейдеры. Опознать их было легко: броские агрессивные наряды, полная индивидуальность в экипировке. Предположу и не ошибусь, что они наткнулись на переселенцев или бредущих после торговли или заработков (или ради них) и решили тех «пощипать». Интересно, рейдеры из неписей или игроки? Жертвы-то точно НИПы, детей тут отыгрывать запрещено, а у игроков их не может быть по определению. Хотя… да черт их знает, с этой оцифровкой и семьи вполне можно завести, и детей родить.

Пока я раздумывал, стрелок убрал свою «пушку» в наспинную кобуру, подошел вплотную к женщине и достал нож. Сначала у меня мелькнула мысль, что он решил не тратить патроны и просто перережет той горло. Но действительность оказалась гораздо непригляднее. Рейдер подвел клинок к шее женщины, сунул тот за воротник и одним движением разрезал на той одежду до пояса. Та дернулась, попыталась прикрыться, и за это получила пощечину наотмашь тыльной стороной ладони. Убрав нож, бандит запустил свои руки под разрезанную одежду женщины, к груди.

– Вот сука, – заскрежетал я зубами. – Ну, погоди, мразь…

Насильников я не любил. Однажды в нашей школе одну из самых красивых девчонок старшеклассниц, героиню нескольких моих комиксов, изнасиловали несколько тварей в человеческом обличье. После больницы, когда она вернулась назад в школу, я ее не узнал. Красавица, бойкая на язычок и в поведении, активистка, участница многих школьных мероприятий, спортсменка – сейчас она перестала быть собой. Начала избегать общения, компаний, вечно сутулилась, забыла про косметику и прическу. Казалось, что она делает всё, чтобы превратиться в дурнушку. Все закончилось тем, что она совершила самоубийство. Уже не помню как, то ли повесилась, то ли перерезала вены, то ли наглоталась лекарств или прыгнула на рельсы перед подходящим электропоездом. На меня это произвело сильное впечатление, и не только на меня. Помню, некоторое время я и еще дюжина парней патрулировали улицы в том районе, где произошло преступление, в надежде найти уродов и совершить самосуд. О сдаче насильников в полицию и речи тогда не было, мы считали себя умными и справедливыми, полагали, что имеем право на такой поступок.