Кровь Моего Монстра

Я пересматриваю часы, пока прячусь за деревьями.

Звук приближающегося вертолета достигает моих ушей, но я все еще не схожу с места. Что-то неладное во всей этой операции, а так как Виктор более подозрительный, чем я, он тоже не будет доверять вертолету.

Вертолет медленно осторожно снижается, как будто сам пилот чувствует мрак, нависший над зданием миссии.

Я не подхожу к нему, ожидая, пока он первым упадет на снег. Затем, когда он будет достаточно близко, чтобы приземлиться — взрыв.

Я бросаю Липовского на землю и накрываю его своим телом, так как огонь пожирает вертолет и тех, кто в нем был.

Блять. Блять!

Несколько осколков попали мне в спину и ногу. Первый вонзается в мой жилет, а второй режет плоть.

Я стону, но не жду. Моя рана незначительна, и я могу ходить без проблем.

Я практически тащу Липовского, потом несу его на спине и бегу по заснеженному лесу.

Виктор найдет выход для себя и других. Это то, что у него получается лучше всего, и я верю, что он вернет остальных моих людей живыми.

Что бы ни случилось, это игра на выживание для всех нас. И хотя я предпочитаю сам вести свою команду в безопасное место, обстоятельства не позволяют этого.

Чтобы спасти команду, мне пришлось бы оставить человека, а я так не делаю.

После двадцати минут бега я достаточно далеко от места операции, чтобы остановиться и обдумать возможный план.

Вариантов у меня немного, учитывая, что у меня нет транспорта, связь все еще не работает, несмотря на мои многочисленные попытки, а до ближайшей больницы не меньше восьми часов безостановочного пути. Липовский не сможет продержаться так долго. Черт, даже эти двадцать минут вдобавок к тому времени, когда он был без сознания, — уже слишком.

Ему становится жарче, губы синеют, скоро ему понадобится неотложная помощь.

Во время нашей первоначальной разведки местности мы обнаружили несколько деревень рядом со складом, который повстанцы использовали для своих припасов. Именно так нам удалось найти их в первую очередь.

Тридцать минут на машине равняются полутора часам ходьбы. Или часовая пробежка. Учитывая, что я ношу лишний вес и двигаюсь по сильному снегу, может быть больше.

Час слишком долго для него, но у меня нет другого выбора. Либо так, либо я оставлю его умирать.

Я кладу его на землю и снимаю свою жилетку, а затем и его и закапываю в снег. Не самый безопасный выбор, но самый разумный. Если мы легче, я могу бежать быстрее.

Мне требуется ровно один час и три минуты, чтобы увидеть признаки деревни. Мне пришлось отключить свой GPS и GPS Липовского, чтобы меня не выследил тот, кто саботировал мою миссию.

Теперь самое сложное — войти в довольно мирную деревню, полную стариков, неся раненого солдата.

Они никогда не пропустят нас и не помогут. Деревенские жители вообще настороженно относятся к любым вооруженным силам, особенно к тем, кто требует их помощи.

Так что я снимаю шлем и балаклаву, а потом кладу Липовского под дерево на окраине. Морозно, но его кожа горячая на ощупь. Пот покрывает его, а губы стали бледно-голубыми.

— Я скоро вернусь, — я убираю его волосы с лица, и он бормочет какую-то тарабарщину.

Я оставляю его винтовку в его руке, которую он на удивление крепче сжимает, хотя это слабая хватка.

Затем закапываю свое оружие в снег.

Раннее утро, народу мало. Тем не менее, я, вероятно, обращу внимание. Несмотря на то, что я избавился от своего шлема и оружия, я все еще солдат.

Я крадусь вокруг нескольких домов, прежде чем, наконец, выбираю тот, у которого есть огромный двор и сарай, в котором висит одежда.

Изучив окрестности, я перепрыгиваю через стену и пробираюсь к сараю. Я ворую две сменные одежды и даже нахожу пару зимних ботинок на меху.

Я заворачиваю их все в большое пальто, пристегиваю к спине и выхожу из дома, как только открывается входная дверь.

Раздается тихий вскрик, но я уже убираюсь оттуда.

Я отплачу вам за это однажды, леди.

Я спешу туда, где оставил Липовского.

Он свернулся калачиком под деревом, его лицо бледно-бледное, а в руке винтовка.

Это плохо. В данный момент он находится на пределе своих физических возможностей.

В мгновение ока я снимаю одежду и раскладываю ее на снегу, затем надеваю украденные штаны и кардиган, а также пальто.

Закончив, я укладываю Липовского. Он снова стонет, звук слабее и едва слышен.

Я колеблюсь, но только на секунду, прежде чем срываю с него рубашку, обнажая его — или, лучше сказать, ее бледную кожу — холоду.

Как я и подозревал, ее грудь перевязана повязкой, и фигура у нее женская.

Теперь я не знаю, почему она носит мужское имя или почему она прошла через все трудности, чтобы пойти в армию, но я знаю, что это достаточно важно, что она пожертвовала своей гендерной идентичностью ради этого.

Или, может быть, она хочет быть «им», что имеет смысл, учитывая, как сильно она ненавидит быть слабой.

В любом случае, ей удобнее, когда к ней обращаются как к «он», но сейчас ей действительно нужно быть «она». Единственный способ, которым эти жители помогут — это если мы подойдем к ним как к обычным людям.