— Да? А кто стал бы охранять меня? Но достаточно пустых слов. Я не желаю попадать в руки к русским, организовать оборону считаю невозможным, а если это сумеют сделать Гамир, Доган и Вахир, то честь им и хвала! Потом поведают, чего тут получилось, а сейчас, когда поблизости нет никаких сотен, уходим.
Бакари повернулся, чтобы отдать команду, но тут прогремели два выстрела. Старший нукер и один из ратников, что стоял у ворот подворья, рухнули на землю. Раздались крики по соседству. Из-за городьбы вывалился нукер со стрелой в шее. Его безумные глаза были выпучены, из горла хлестала кровь, он что-то попытался сказать, но упал замертво. И тут же на оба подворья ворвались ратники особой дружины. Они спешились и атаковали без коней, так удобнее. Впереди князь Савельев, рядом с ним — Гордей Бессонов и Осип Горбун.
Из-за угла дома выбежал нукер с саблей в руке и с воплем бросился на Савельева. Горбун взмахнул шестопером, и страшный удар разломил череп крымчака.
Мурза, завидев это, кинулся в дом. Два его телохранителя встали у входа, выставив перед собой копья.
Но опытный Савельев не повел ратников следом за мурзой, а крикнул Бессонову:
— Обход слева через окно в здание, бить охрану. Горбун! Обход справа, делать то же самое. Мурзу не трогать, с ним я буду биться, если дойдет до того.
По ранее обозначенному плану трое ратников уже зашли через заднюю дверь главного дома от сада.
Гордей Бессонов и Осип Горбун, выбив решетки, пролезли через окна в комнату, оттуда в помещение у входа.
Ожидавшие нападения спереди нукеры обернулись и тут же были убиты саблей и шестопером.
Бессонов крикнул, завидев троих ратников, что вошли с тыла:
— Князь, заходи!
Савельев вошел в дом, огляделся:
— Где мурза?
— А черт его знает, — пожал плечами Горбун, — тут где-то, в комнатах, их четыре штуки.
— Князь, мурза во второй от тебя слева большой комнате, — ответил один из трех задних ратников, Балаш.
— Извиняй, Дмитрий Владимирович, но дозволь войти в комнату первому мне! — подошел к воеводе Горбун. — Если у мурзы пищаль, то пусть уж лучше прибьет меня.
— Врываемся оба одновременно, — сказал Савельев, — далее мурза мой, ты прикрываешь.
— Уразумел.
Князь обратился к Бессонову:
— Добить нукеров, занять оборону подворья этого и соседнего. Не пропустить ни одного крымчака.
— Понял, воевода!
Ратники бросились на улицу.
Савельев кивнул Горбуну, и тот шестопером снес дверь и первым рванулся в комнату. Мурза стоял у окна, пытаясь выбить решетку. Услышав сзади шум, обернулся. Завидев двух русских, выхватил саблю.
Горбун опустил шестопер, встал рядом с порогом, глядя на татарина. Савельев же, держа саблю перед собой, обратился к мурзе:
— Ты хочешь сдохнуть?
— А ты что, предлагаешь мне сдаться?
— Это было бы не самое плохое решение.
— Настоящие воины никогда не сдаются!
— Ну да, конечно, посмотрел бы ты на своих подчиненных.
— Я — мурза. Для меня великая честь погибнуть за веру с оружием в руках.
— За веру? — изобразил удивление Савельев. — И что же это за вера такая, которая дозволяет разбойничать, насильничать, убивать?
— То возможно против неверных.
— Это значит, я неверный, а ты верный, вернее, правоверный? — усмехнулся князь.
— Да, и хватит слов! — ринулся на него мурза.
Шалар не являлся опытным воином. Владел оружием, как и все татары, но далеко не так, как отборные турецкие янычары или отряды крымских сотников и десятников. Он дважды размахнул саблей. От первого выпада Савельев уклонился, при втором же выставил свою саблю. Раздался звон металла, сабля выпала из рук мурзы. Но он выхватил нож и снова бросился на князя. Тот нанес крымчаку удар клинком в голову, от которого мурза перелетел через матрац к окну, где затих, лишившись сознания.
— Тоже мне вояка, — хмыкнул князь и обернулся к Горбуну: — Забери, Осип, у него оружие и приведи в чувство.
— Может, сразу прибить, Дмитрий Владимирович? Чего с ним маяться? Да и не нужен он нам.
— Делай, что сказано.
— Слушаюсь.
Горбун подошел к мурзе, забрал саблю, нож, влепил ему пощечину.
Шалар очнулся, глядя на ратника еще не совсем осознанным взглядом. Горбун взял из угла ковш с водой, вылил ему на голову, и мурза пришел в себя окончательно.
Савельев приставил острие сабли к горлу татарина и презрительно произнес:
— Значит, говоришь, для тебя великая честь подохнуть с оружием в руках? Вообще-то это достойно воина, да только ты не воин, а дерьмо ослиное.
На пороге вырос Новик:
— Князь, дозволь доложить?
— Докладывай, Кузьма, — не оборачиваясь, кивнул Дмитрий.
— Невольников освободили, их боле пяти сотен. Пока сдерживаем, но они рвутся разорить и Самак, и Карандар, перебить всех крымчаков и турок.
— То не след. Передай им, пусть уходят на север по Дону. Завидят какую станицу, свяжутся с казаками, и те помогут уйти далее в места, где были захвачены. Здесь устраивать бойню запрещаю.
— Удастся ли, князь? Сомневаюсь.
— Ты передай наказ. И предупреди, кто не послушается, отправим к туркам в Азов.
— Пошто так гутаришь, князь, ведь не сделаешь того! — воскликнул Горбун.
— Не сделаю, но как удержать невольников, хотя бы до того, как сами отойдем?