— Нет, су-лейтенант, — отвечаю, улыбнувшись. — Считайте, что вытащили у судьбы счастливый билет. Поедете с нами. Вас будут сытно кормить и не станут обижать. В штабе русской армии подтвердите, что вашу батарею захватил и вывел из строя орудия мой отряд, после чего будете ожидать окончания войны в плену. Потапович! — поворачиваюсь к Синицину. — Найдите французику шапку и какую-нибудь одежку потеплее, не то замерзнет, сердечный. Нам его к своим живым и невредимым доставить нужно.
Этот су-лейтенант — наша квитанция, подтверждающая успех операции. Мой дед любил говорить: «Социализм — это прежде всего учет». Монархизм — аналогично. Думаете, зря бумажки в стволы пушек совал? То-то.
— Слушаюсь, господин капитан! — кивает подпоручик.
Тем временем шмон завершился, сани с добычей тянутся к лесу. Следом рысят егеря. Отправляюсь за ними. Возле бивуака притормаживаем, забираем нестроевых и вытягиваемся в колонну на лесной дороге. Еду в середине. Меня нагоняет Синицын.
— Гляньте, Платон Сергеевич! — протягивает холщовый мешочек с чем-то тяжелым. Беру (увесистый, блин!), распускаю тесемки — монеты! Извлекаю одну — серебряный франк с профилем Наполеона в лавровом венке. Интересно. Для чего французам серебро? Они, как и мы, предпочитают ассигнации. Ладно, нам же лучше.
— В одном из зарядных ящиков были, — улыбается Потапович. — Хорошо, что велели заглянуть.
— Много нашли?
— Не считали еще, но не менее двух десятков таких мешочков. Сколько это будет на наши?
— Посчитаем. Вот это, — показываю франк, — один русский рубль на ассигнации.
Примерно так выходит. Франк весит пять граммов, российский серебряный рубль предвоенной чеканки — 18. Соотношения серебряных денег к бумажным где-то один к четырем.
— Неплохо разжились, — кивает Синицын. — А еще меха, посуда. Какие будут приказания, Платон Сергеевич? Возвращаемся в полк или продолжим воевать?
— А что думают господа офицеры?
— Воевать рвутся, — улыбается Потапович. — Понравилось. Французов вон сколько побили, а у нас потерь нет. Двое раненых, да и те легко. Трофеи богатые взяли. Это они еще о серебре не знают. Как быть с ним?
— Оставим себе. Половину денег внесем в полковую кассу, остальные раздадим тем, кто ходил в рейд — офицерам и рядовым. Надо будет посчитать по сколько выйдет.
— Офицерам не менее, чем по двести рублей, — на ходу прикидывает Синицын. — Это вместе с другими трофеями. Унтерам — по четверному билету, рядовым — по десять рублей, а то и пятнадцать. Больше годового жалованья. Это мы хорошо сходили.
— Бонапарт любит говорить: «Война должна кормить сама себя». По пути к Москве они грабили нас, теперь роли поменялись. Обдерем их как липку! С каждого француза по рублю — русскому солдату изба по выходу в отставку.
— А офицеру — дом о двух этажах, — смеется Потапович.
Почему бы и нет? Если Родина не заботится о своих защитниках, они сделают это сами. После войны солдат станут загонять в военные поселения с их регламентированным до мелочей бытом и телесными наказаниями. Даже крепостных так не били. Они же имущество, зачем портить? А вот солдат — казенный, значит, ничей. Офицеры, ставшие инвалидами в боях, получат мизерные пенсии и будут влачить жалкое существование. Поменять ситуацию в целом не смогу, но сослуживцам помочь стоит.
— Продолжаем рейд! — кивнул я.