Кровь на эполетах

— Платон Сергеевич, — внезапно сказал Кухарев. — Просьбишка есть. Дозвольте мне выпалить из пушки по Бонапарту. Коли сгину, так хоть скажу господу, что это я убил антихриста. Может и отпустит за то грехи мои тяжкие? Разрешаете?

— Все бы только тебе! — буркнул командир второй роты. — Мы тоже хотим.

— На месте разберемся! — пресек я готовую завязаться перепалку и улыбнулся. — За дело, господа! Поднимаете людей, через час выступаем…

[1] То есть записать в крепостные.

[2] Сыновья солдат в то время принадлежали государству, их еще подростками определяли на военную службу.

Глава 11

Можно окончить два вуза и остаться дебилом. А можно с семью классами средней школы за плечами войти в историю изобретателем лучшего в мире оружия. Это Михаил Калашников, если кто не знает. Его главный конкурент в этом деле, американец Юджин Стоунер, придумавший винтовку М-16, тоже «академиев не кончал», обошелся средней школой. Никакое послезнание не заменит боевого опыта. Это я понял, когда по прибытию отряда к месту предполагаемой засады, изложил свой план офицерам.

— Не годится! — сказал Синицын,

— Почему? — удивился я. Ранее подпоручик не возражал.

— В такой экипаж, как у Бонапарта, запрягают восьмерик, причем, кони там — ого-го! Самые сильные и резвые. Стреляя с одной стороны дороги, как вы предлагаете, мы убьем или пораним четверых боковых, до других просто не достанем. Пока будем перезаряжаться, форейтор, а он в таких упряжках на одной из лошадей сидит, обрежет постромки, и экипаж уедет. Четверик карету утащит.

— Убьем форейтора.

— Это еще как выйдет! — покачал головой Потапович. — До дороги две сотни шагов, попасть во всадника на такой дистанции трудно. А коли и выйдет, постромки обрежет кто-то из шеволежеров. После нашего залпа они тут же поскачут к экипажу и прикроют его крупами коней. Это ведь поляки, они за Бонапарта горло перегрызут. А уж от нашего огня укрыть…

И вот откуда Синицын это знает? Уел командира и глазом не моргнул.

— Что предлагаешь, Антип Потапович?

— Отделение егерей разместить на другой стороне дороги, там как раз есть кустики, — он указал рукой. — Их задача убить коней со своей стороны упряжки, дав залп вместе с нами. Тогда Бонапарт точно не сбежит.

— Шеволежеры вырубят их в отместку. За кустами — открытое поле, не сбежать. Смертники.

— Мы тут все такие, — отрубил Синицын. — Думаете, нас щадить станут? Покушение на императора! Хотя, может, и сбегут. Как зачнем стрелять, на дороге возникнет замятня, не до них станет. Я им так и накажу: выпалили, на коней — и деру!

— Согласен, — кивнул я.

— И еще, — добавил Синицын. — Палить первым делом нужно по шеволежерам. Бить их так, чтобы мыслей не возникло защищать Бонапарта. А самим, пользуясь замятней, подскочить к экипажу и довершить дело. Будем брать Бонапарта в плен?

— Нет! — отрезал я. — Его могут отбить.

— И то правда, — согласился Синицын. — Пленник руки свяжет.

Остальные офицеры кивнули, подтверждая. Вот и все: приговор Наполеону вынесен.

— Но на всякий случай приготовьте сани с резвыми лошадками — кто ведает, как повернется, — сказал я. — За вожжи посадим Пахома — никто лучше его с конями не управится. Атаку возглавлю лично.

— Стоит ли? — покачал головой подпоручик. — Опасное дело.

— Потому и пойду сам. Не обсуждается! — рубанул я рукой.

— Бог вам в помощь! — нехотя кивнул Синицын. — Прикрытие какое возьмете?

Я задумался. Брать с собой в атаку егерей? Если да, то сколько? И чем они помогут против шеволежеров? В седле никто из нас сражаться не умеет, а пеший всаднику не противник. Положу людей по-глупому.

— Сделаем так, Антип Потапович. Выдели мне взвод, но в атаку он не поскачет, прикроет меня огнем от нападения кавалерии. Отбери самых метких, таких что яйца комару на лету отстрелить могли. Найдешь?

— Будут, — кивнул подпоручик. — Но и ты не мешкай, Сергеевич! Кто знает, сколько поляков к вам кинутся? А штуцер сразу не перезарядишь.

— Хорошо, — сказал я. — Но для верности перед атакой нужен выстрел из пушки по экипажу картечью.

Если я убью безоружного императора лично, этого не простят — ни в Европе, ни в России. Монарх — туды его в качель! Не принято-с. А угодил под картечь, так что ж… На войне случается.

— Я выпалю! — оживился Кухарев.

— Зачем тогда атака и сани? — удивился Синицын. — Картечь всех в экипаже положит.

— Это еще как попадем! — покачал я головой. — Нужно убедиться.

Есть у меня задумка, но оглашать ее поостерегусь — могут не понять. Поставлю перед фактом.