Кровь на нациях

— Да у меня «Ява» явовская, — вступил в разговор Деркач. — А Вы, похоже, к дорогим привыкли?

— Обижаете, граждане начальнички. Нам дорогие не по карману, и для здоровья опять же вредны.

— Это почему?

— Потому что на фабрике зарплату за июнь еще не давали.

— Это я знаю. А может, у Вас, как у других, — какой побочный заработок?

— Какой? Не смешите. Ежели к «комкам» ящики с продуктами подтянешь, так за это постоянная и фиксированная плата — пузырь… А ежели сигаретки, так какие попроще.

— А почему сказали, что дорогие, скажем, вот такие сигаретки, как те, что товарищ следователь лейтенант Деркач иногда покуривает к примеру, «Марлборо» — вредны для здоровья? Тут фильтр двойной очистки.

— А бумага?

— Что — бумага?

— Бумага — американская, сказывали, химическая, искусственная, вредная очень для здоровья.

— А у нас?

— А у нас из деревьев делают. Что в экологически чистом краю, в Карелии, растут. Полезная бумага. Для здоровья.

— А чем же тебе искусственная плоха?

— А от нее кашляешь сильно.

— Так Вы вот, и от нашей кашляете…

— Это я не от нее, это я от простуды кашляю.

— А как Вы объясните, дорогой товарищ, — Петруничев выдержал паузу, доброжелательно, даже ласково рассматривая малосимпатичное лицо Авдеева, что вот на этих окурочках — Ваш прикус?

— Не понял, гражданин начальник, мой чего?

— Прикус.

— Это как?

— А так: вот данные экспертизы: на представленных окурках сигарет «Марлборо» оставлен характерный прикус, то есть след зубов стоит косо и то есть в том смысле, что у курившего эти сигаретки один из передних зубов стоит, косо или травмирован. Вот снимок Вашей верхней челюсти, его нам любезно передали из санчасти фабрики.

— Они что хочешь за деньги передадут, такой народ, извиняюсь…

— Нам без денег дают.

— Известное дело — ментам извиняюсь, милиции кто хотишь все без денег отдаст, себе дороже, с вами ссориться…

— А что же Вы с нами на контакт не хотите пойти?

— Без денег?

— А то?

— Так без денег хреново. Я раз месяц жил без денег. Совершенно. Хреново было, доложу я Вам… Врагу не пожелаешь.

— Не отвлекайтесь, Авдеев. Вот снимок Вашей челюсти. Вот снимок с увеличением окурков сигарет «Марлборо».

— О, здоровая какая! Такую бы сигаретку засадить, — неделю можно тянуть.

— Это с увеличением.

— Да я один хрен, такие не курю. От них кашляю.

— Ну, а как Вы объясните, что прикус на окурках соответствует конфигурации Вашей верхней челюсти? — не выдержал Деркач.

— Чего?

— Чего — чего… Ваш окурок, я спрашиваю?

— Никогда в жизни.

— Петруничев встал, зашел за спину Авдееву, еще раз, будто впервые, взглянул на снимок, рассматриваемый Авдеевым.

— Похож…

— Никогда в жизни, — повторил Авдеев.

— А как сходство объясняете? — спросил Деркач.

— Не могу знать, был сильно выпивши. Главное, закусь была хорошая, это я точно помню. Я особенно уважаю под водку рыбу в томатном соусе и квашеную капустку. Ну, да это точно все русские уважают. Вы, граждане начальнички, из русских оба? Извините, конечно…

— Из русских. Вы не отвлекайтесь, Авдеев.

— Так я и говорю: выпили. Ик — ничего не помню. Двух баб, с которыми пили, помню. А боле — ничего, извиняюсь, конечно. Провал в памяти.

— Это их, тех женщин, с которыми Вы пили до беспамятства, нашли у Вас перстни, ключи. Им они принадлежали? — напористо спросил из — за спины Петруничев.

Авдеев испуганно обернулся на жесткую интонацию голоса опера.

— Не могу знать. Может, и подбросили. У ментов это сколько хотишь. Извиняюсь, конечно, я вас в виду не имел.

— Не вспомните, ли, Авдеев, может, кроме тех двух пьющих бабенок, извиняюсь, барышень, еще кто участвовал в Вашей дружеской попойке?

— Попойка, это, я извиняюсь, когда одни мужики. И это Вы правильно изменили свои слова, — компания. Так точнее.

— Так как же? Был кто еще? — рявкнул над ухом Петруничев.

— Вот если честно, гражданин начальник, — вжав голову в плечи повернулся на вопрос Авдеев, то какой — то свет брезжит. Вдали.

— Не понял? Что за свет? Ты давай, точнее, Авдеев, нам с тобой тут весь день сидеть недосуг, надо еще твоих поклонниц, из той компании разок допросить…

— Понял, понял. Я не тяну. Я как скорее. Так что, — вспышки такие в сознании: раз — мелькнет такое, вроде как три бабенки…

— Три? У Вас сидели две.

— Так те — другие. Вот вспышка. И, говорю, три бабенки к нам в дверь стучатся, когда мы трое, я и две девушки, сели культурно выпивать, закусь разложили на столе, но «Довганевку» еще не раскрыли. Сразу уточняю для следствия. Ящик «Довганевки» это не я из орсовского магазина взял, это… Словом, не я, и точка. Я так и запишите.

— Так, и запишем Авдеев, ты не волнуйся. Если точно, так твоя «Довганевка» меня в предпоследнюю очередь интересует. Ты вот что, Авдеев. Петруничев крутанул стул, на котором сидел Авдеев, развернул его к себе так, что лицо Авдеева оказалась прямо перед лицом Петруничева

— Ты мне колись поскорее про тех трех девиц, может этим ты сильно облегчишь свою немалую перед законом вину. Так что? Вошли трое?

— Вошли трое, — машинально повторил испуганный Авдеев.

— Девушек?

— Каких девушек?