Кровь пьют руками

— Извините, Эра Игнатьевна! — шаман развел руками. — Не сдержался. Просто я однажды такое слыхал. Про батальон. Или полк, не помню уже.

— Рад, что мы не теряем присутствия духа, — невозмутимо констатировал Бажанов. — У вас все, госпожа прокурор?

— Не все, — я задумалась. — Некоторые… деяния не имеют срока давности. Мы обязаны задокументировать все факты, чтобы потом этих мерзавцев отправить в Нюрнберг.

Мне никто неответил. Я понимала — почему. Lex, он, конечно, lex, даже если dura. Да только какой Нюрнберг в нашем богоспасаемом Отечестве? Кто ответил за расстрел «Белого дома»? За Чечню? За Нагорную республику? Сами померли, при нотариусе и враче, а какие не померли — розы стригут в отставке.

— Вопросы есть? — негромко проговорил генерал.

Кажется, и он подумал о всепрощающем Отечестве, дым которого и сладок, и приятен.

— У меня вопрос!

Господин Молитвин резко встал. Куда только сонливость подевалась!

— Где сейчас находится больше всего обезьян? В зале грохнуло. Даже Бажанов не выдержал — хмыкнул. Фол-мотоцикл вообще опрокинулся на пол, дрыгая колесами, а мне почему-то вновь вспомнилось Малыжино. Веники всякие, нолики…

— Господин Старинов! Доложите! — отсмеявшись, попросил генерал.

Полковник сделал строгое лицо:

— По данным разведки, лица обезьяньей национальности, известные под кодовым названием «коропоки»…

— Это не смешно! — резко перебил Молитвин. Полковник пожал плечами:

— Извините. «Коропоки» замечены в центре. Два, гм-м, правда напали на винные магазины. Имеются жертвы… среди бутылок.

И вновь — смех,

— Но основная масса переместилась южнее — на Баварию, Новые Дома и Восточный.

— Благодарю вас, — шаман кивнул, задумался. — В таком случае предлагаю ускорить эвакуацию южных районов города. Поверьте, это не шутка! «Коропоки» — проводники между слоями. Если они почуяли…

Внезапно до меня дошло — это действительно не шутка. И, кажется, не до меня одной.

— Хорошо, я вас понял, — Бажанов взглянул на огромную карту города, развешенную на стене. — Но сейчас дороги забиты людьми, нет транспорта. Где-то к вечеру сможем начать.

— Господин Молитвин, вы хотите сказать, что эти обезьяны… чуют смерть? — тихо бросил кто-то.

Шаман не ответил, и от его молчания всем стало неуютно.

5

Обедали тут же — в маленькой столовой, украшенной поблекшим лозунгом «Решения XXVI съезда КПСС — в жизнь!» Ни лозунг, ни обед (на диво невкусный, видать, без святых готовили) меня не интересовали. Мне нужно было нечто иное. Точнее, некто…

Господин Молитвин изволили откушать первое… второе… Кофе выпить… Я спокойно ждала. Перед заседанием шамана отловить не удалось. Значит, отловим сейчас.

Столовая опустела. Господин Молитвин одиноко восседал за дальним столиком, смакуя кофе (вторая чашка, а еще инсультник!). Я огляделась.

Пора!

— Приятного аппетита, Иероним Павлович!

Его рука дрогнула. Кофе плеснул на старую застиранную скатерть.

Я постаралась улыбнуться — искренне, радостно, как учит великий Лойола.

— Я, видите ли, поинтересоваться хочу…

Улыбка явно осталась неоцененной. Выцветшие глаза недобро блеснули:

— По поводу обезьян, госпожа прокурор?

«Госпожа прокурор» прозвучало ничуть не хуже, чем «гражданка следователь».

— Да Бог с ними, с «коропоки», — я вновь улыбнулась. — Френч где купили?

Тоже способ — вначале спросить о какой-нибудь галиматье. Хотя и в самом деле— интересно!

Бледные губы господина шамана дернулись.

— Купил лет двадцать назад, на Барабашовском рынке — был такой во время оно. Кстати, сейчас многие наши с вами земляки уверены: и рынок, и близлежащая станция метро названы так из-за обилия «барабашек», как когда-то называли в народе Тех. Дескать, расплодились в этом районе сверх меры еще до Большой Игрушечной. А едва начинаешь им толковать про академика Барабашова — смеются. Какое, мол, отношение имеет чужой академик к нашим родным «барабашкам»?! Ладно, вернемся к френчу… Когда меня пригласил господин Бажанов, понадобилось что-то приличное. А у меня в шкафу — френч и клубный пиджак. Зеленый, с позолоченными пуговицами. Френч все-таки пристойней будет. Я ответил?

Надо бы вновь улыбнуться, но я поняла — не могу.

— Иероним Павлович! Что было со мной, когда вы вошли в камеру?

Равнодушное пожатие плеч.

— Вы же знаете…

Знаю?

— …еще один укол.

— Но зачем?

— .Затем! Развели тут сопли!

— Иероним Павлович! Я видела фотографию…

— Тот, кто вам ее показал, — редкий дурак! — Старик резко повернулся, глаза блеснули. — А вообще-то говоря, я не давал клятвы Гиппократа. И если бы не Алик… Не Олег Авраамович… Я бы спокойно оставил вас на милость здешних эскулапов.

Откровенно. Только о чем он? Господин алкаш Залесский попросил помочу? Или сам помог неведомым мне образом? С какой радости? Неужели из-за Эммы? Выходит, так!

— Скажите, Иероним Павлович, меня могли принять за… мертвую?

Вновь вспомнилась фотография. Бр-р-р! Зря это Третий…

Бесцветные губы скривились:

— При известной доле воображения, госпожа прокурор. А почему бы вам не спросить вашего… магистра?

— Спрошу, — кивнула я. — Только ведь он в шаманах не состоит. Это все, что вы можете сказать?