Кровь Рима (ЛП)

Пока Игнаций инструктировал своих людей по выполнению ими мрачного задания, Катон смотрел на происходящее, и в его сердце нарастала холодная ярость. Казалось, что весть о том, что случилось с парфянами в форте, дошла до врага. Это была их месть. Он потерял одного из своих офицеров и двадцать хороших людей, которых зарезали, как овец. Они будут отомщены, поклялся он себе. Никто не мог совершить подобное зверство над римскими солдатами и остаться безнаказанным. Никто.

- Трибун, - тихо проговорил Радамист. - Это дело рук моих врагов в Армении. Теперь ты видишь, на что способны эти жалкие дикари.

- Да, - оцепенело ответил Катон.

- Не может быть и речи о том, чтобы проявить к ним милосердие. Не после этого. Ты согласен?

- Да.

- Они должны быть преданы мечу, все до единого. Как еще мы можем научить этих собак уважать Рим? Лигея должна быть сожжена дотла, а ее жители вырезаны. Пусть их тела пойдут на корм воронам. Пусть это послужит предупреждением всем, кто бросит нам вызов.

Катон чувствовал, как его оцепеневшее негодование неуклонно превращается в темный, непримиримый гнев, наблюдая, как Игнаций и его люди собирают тела и снимают головы с пик. Последним закончили с Петиллием, и когда веревки вокруг него были перерезаны, его тело безвольно упало на землю у ног Катона. Он горько сглотнул и прочистил горло.

- Завтра Лигея будет уничтожена.

*************

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

- А кто эти парни? - спросил Макрон, когда небольшая группа всадников в прекрасных одеждах была сопровождена к основной колонне отрядом иберийских конных лучников.

Катон ничего не сказал, наблюдая за приближением незнакомцев. Он все еще был глубоко поглощен похоронами, которые состоялись этим утром. Тела Петиллия и его людей положили на длинный помост из бревен, а костер зажег сам Катон. Вторая когорта стояла в молчании, выстроившись с трех сторон вокруг костра, и смотрела, как пламя разгорается и распространяется, пока деревянные бревна и тела не были охвачены клубящимся адом. Дым поднимался в небо, а воздух наполнился едким запахом жареного мяса и горелой сосновой смолы. В какой-то момент, когда трупы начали корчиться в пламени, одно из тел медленно поднялось в сидячее положение и, казалось, смотрело прямо на Катона, стоявшего перед другими офицерами и штандартами когорты. Это на мгновение встревожило его, ему показалось, что фигура чего-то от него требует. Требует мести. Медленно, слишком медленно, пламя поглотило тело, и останки рухнули среди обугленных поленьев, а костер устоялся и неуклонно догорал, оставляя после себя груду раскаленных углей и тонкие клубы дыма.

- Помяните наших товарищей! - воскликнул Катон. - Никогда не забывайте, что им было отказано в солдатской смерти, и они ушли в тень с сердцами, полными жажды мести. Преторианцы, они были убиты нашими врагами, как животные. Они подвергались пыткам и унижениям, которые выходили далеко за рамки допустимого на войне. Их духи взывают к нам из могилы, требуя отмщения! Требуют, чтобы мы обрушили на врага огонь, ярость и свирепость! Мы не успокоимся, пока парфяне, ответственные за это злодеяние, не будут выслежены и убиты без пощады. Только тогда наши братья, центурион Петиллий и его люди, познают мир.

Катон поднял руки и лицо к затянутым дымом небесам.

- Клянусь в этом перед Юпитером Наилучшим Величайшим! Братья, поклянитесь вместе со мной!

Преторианцы подхватили клятву гневным ревом.

- Мы клянемся перед Юпитером Наилучшим Величайшим!

Когда когорта формировалась для марша, Катон видел горькую решимость на их лицах и чувствовал холодное удовлетворение от предвкушения ярости, которую они обрушат на врага, когда представится возможность. Смерть их товарищей будет многократно отомщена, прежде чем их жажда крови будет утолена. Все утро колонна продвигалась в молчании, без обычных разговоров и маршевых песен, которые обычно сопровождали ее.

Теперь, сразу после полудня, Катон и Макрон ехали на небольшом расстоянии позади Радамиста и его компании, когда царевич остановился и сел в седло, изменив свою осанку, держа поводья в правой руке, а левой опираясь на бедро, с властно выставленным локтем. Двое римлян догнали и подождали, пока новоприбывшие приблизятся. Вблизи Катон разглядел, что на них золотые цепи и кольца с драгоценными камнями, а их одежды имеют шелковистый блеск.

Судя по их нервным выражениям лиц, это были люди, несомненно, с достоинством, но и боявшиеся Радамиста. Они соскочили с седел и низко поклонились, после чего их предводитель вышел вперед и обратился к царевичу на родном языке. Он говорил смиренным тоном и часто жестикулировал в сторону своих коллег и дальше, в направлении Лигеи, все еще скрытой от основной колонны невысоким хребтом. Радамист слушал молча, а когда тот наконец иссяк и стоял, опустив голову, ожидая ответа, он повернулся к Катону.