Кровь Севера

Мой противник… Нет, скорее партнер. Партнер в великолепном и смертельном танце, партнер и ведомый. Я тяну за щит, а он удерживает рукоять и движется следом, по моей воле, втягивая в мой танец остальных: того, кто должен был «принять» меня, и третьего, которому было назначено вогнать клинок мне в бок или в спину. Третий бросается ко мне. Он очень торопится, но всё равно его братец, тот, что тянется за своим щитом, оказывается между нами раньше. И в этот момент я отпускаю щит и инерция бросает его хозяина на брата. Прямо на меч. Нет, он конечно успевает убрать клинок. И даже отклониться в нужную сторону, чтобы братец в него не врезался. Но… Перекрывает линию атаки другому брату. И его правая рука (он отвел ее, чтобы не поранить родича) очень удачно оказывается как раз на умбоне его собственного щита. Мне остается лишь ударить. Не слишком сильно. В этом нет необходимости. Умбон щита выступает плахой, на которой в момент удара лежит правая кисть датчанина.

Лежала. Теперь она летит на землю вместе с мечом, а ее недавний обладатель рефлекторно делает выпад в мою сторону (так часто бывает — боли-то нет, шок), но вместо смертоносного железа в меня летят куда менее опасные кровавые брызги.

А я уже проскальзываю — протекаю мимо — к третьему братцу. Мне легко и радостно от того, как… мне легко и радостно. Я на самом стержне жизненного потока. Что может быть лучше? Но мой очередной партнер этого не понимает. Мой смех, похоже, вызывает у него страх. И, как положено воину, испуганный, он нападает. Немедленно.

Но недостаточно быстро. Мы уже слишком близко для такого замаха. Я перехватываю свободной левой его правую руку — за край доспешной рубахи — колю Вдоводелом в бедро, доворачиваю клинок, расширяя рану, толкаю сторкадова брата плечом, он падает на тропу, боком, на свой щит…

И я лечу следом, сбитый с ног мощным ударом щита.

Ошибка. И я знаю, почему так произошло. Понимаю даже раньше, чем приземляюсь на упавшего датчанина. Потому что — кайф. Я слишком увлекся им. А — нельзя. То есть можно испытывать и радость и восторг от моего состояния. Но восторг, а не ВОСТОРГ!

Этот грубый толчок и боль, которую испытывает моя спина, мгновенно (я успеваю поймать укоризненный взгляд Волка) приводят меня в чувство. И падаю я уже правильно. Не на крестовину меча, которой раненый в ногу датчанин «заботливо» целит мне в глаз, а защищенным кольчугой плечом — на его клинок. Датчанин кричит. Другая часть перекладины вонзается ему в щеку. А я уже перекатываюсь на спину и встречаю Вдоводелом набегающего третьего. Набегающего, чтобы добить, но натыкающегося ногой на жало Вдоводела. Я мог бы ударить его под кольчужную юбку, в пах. Но — пожалел. Клинок «всего лишь» вспорол икру. И увяз.

Но ненадолго. Подрубленный начал падать на меня — и я «встретил» его упором ноги в живот. Так что третий братец Сторкада полетел дальше, а мой меч высвободился.

Кажется, всё. Я встал. В голове медленно таял хрустальный звон.

Волк ушел.

Остались четверо порубленных-порезанных родичей Сторкада и я. Не скажу, что без единой царапины — синячина на спине будет, это факт, — но главное цело и настроение бодрое. Да и с чего притомиться? Судя по количеству нанесенных и отбитых ударов прошло меньше минуты.

Я оглядел поле битвы. Забавно получилось. Все четверо мстителей за коварно загубленного родича живы. Первый братан валяется без сознания — челюсть я ему знатно покорёжил.

Второй сидит на земле, поспешно накладывая жгут на укороченную руку. Нет, парень, ты не берсерк. Кровь так и хлещет.

Третий лежит на боку, зажимая ладошкой развороченную щеку и опрометчиво игнорируюя кровотечение из бедра.

Четвертый — в отрубе. Надо полагать, приложился башкой, когда приземлялся. У него рана и вовсе пустяковая. Дырка в мышце. Зарастет, если перевязать вовремя. В отрубе — или придуривается? Нет, не придуривается. Нос конкретно на сторону. Вот они, проблемы открытого шлема.

Я вернулся к первому. Пнул его по колену, приводя в чувство.

Потом махнул Вдоводелом перед его носом, сбрасывая с лезвия кровь. Норман прижмурился: капли на личико попали, — и вцепился в рукоять заткнутого за пояс топорика. Не потому, что намеревался драться. Решил: убивать его сейчас буду.

— Вот мое главное колдовство! — Я поднес жало меча поближе. Норман не выдержал, скосил глаза на полированный металл с элитным «булатным» рисунком, промычал что-то…

— Молчи, — сказал я. — Ты уже на полгода вперед наговорился. Я оставлю тебя в живых. И твои братья тоже будут живы. — И вспомнив, что такие парни считают милосердие слабостью, добавил: — По марке за каждую жизнь не кажется мне слишком большой платой. Согласен?

Безрукий кивнул.

— Боги слышали наш договор, — произнес я торжественно, обтер Вдоводел о его плащ и убрал в ножны. — И теперь встань и позаботься о том, чтобы я получил четыре марки, а не две.

Повернулся к нему спиной и двинулся прочь. Рискнет метнуть в меня топор или не рискнет?

Не рискнул. Это правильно.