Кровь, слезы и лавры. Исторические миниатюры

– Мы выпьем за поражение тирана, который в безумном ослеплении покорил Европу, а сейчас поспешает в Москву, где ему уготована законная гибель.

На следующий день – новое огорчение, опять слезы. Сын вернулся из театра, сказав, что публика освистала “Федру”.

– Боже праведный! Пусть они освистывают этого чесночного корсиканца, но зачем же освистывать великого Расина?..

20 августа “Санкт-Петербургские Ведомости” оповестили общество о скором отъезде баронессы де Сталь, а 7 сентября она уже покинула русскую столицу.

В дороге – через перелески Финляндии – ее настиг грозный пушечный гул: это были отзвуки славного Бородина…

Бернадот, конечно, был рад видеть свою старую подругу. Он был славный рубаха-парень, женатый на бывшей трактирщице, грудь его со времен революции украшала бесподобная татуировка: СМЕРТЬ КОРОЛЯМ. Но теперь, готовя себя в короли, а жену в королевы, Бернадот иначе толковал свой патриотизм, выступая с войсками Швеции на стороне России – против Наполеона.

Из Стокгольма Коринна поддерживала дружескую переписку с женою фельдмаршала Кутузова, которому она предрекла вечную славу. Но в 1813 году, избавив родину от оккупантов, Михаила Илларионович скончался в немецком Бауцене, а вскоре Жермена де Сталь пережила страшное материнское горе: ее сын Альберт был убит на дуэли… Изгнанница отплыла в Англию, где и дождалась краха империи Наполеона.

Только теперь ей можно было вернуться в Париж.

Но это был уже не тот Париж, в котором она привыкла владеть умами и настроениями сограждан. Сразу выяснилось, что с Бурбонами, свергнутыми революцией, ей, писательнице, никак не ужиться, как не могла она раньше ужиться с Наполеоном, порожденным тою же революцией, что низвергла Бурбонов!

Было над чем призадуматься старой романистке:

– Не пришло ли мне время писать мемуары?..

А заодно делать и прогнозы на будущее. Коринна политически прозорливо предсказала гибель монархии во Франции, будущее объединение итальянских и немецких княжеств в монолитные и прочные государства.

– Я предвижу великое будущее русского народа и громадную роль молодой Америки, – вещала она…

Жермена де Сталь умерла летом 1817 года, до конца своих дней мучимая желанием любить и мыслить, а способность к мышлению приносила ей такое же наслаждение, как и любовь.

Был уже 1825 год, когда Пушкин дал отповедь критикам, которые осмелились опорочить память этой удивительной женщины. Тогда же поэт словно предостерег своего друга князя П. А. Вяземского внушительными словами:

– Мадам де Сталь наша – не тронь ее!..

Вяземский и не думал задевать мадам де Сталь, сложив в честь ее такие вдохновенные строки:

Плутарховых времен достойная Коринна,
По сердцу женщина, а по душе мужчина…

Мадам де Сталь навсегда осталась именно “н а ш а”, целиком принадлежащая тому поколению русских людей, которые выстояли в огне Бородинской битвы, которые в декабре 1825 года выстраивались в четкое каре на Сенатской площади.

Воин, метеору подобный

Зимой 1792 года подполковник Иван Лазарев пробирался с адъютантом из Киева на Кавказ.

Где-то за Конотопом возок его закружило, завихрило в пропащей степной метели. Кони, встав против ветра, вздрагивали острыми ушами, и ямщик опустил вожжи:

– Пути не стало… Кружат, ваше сясество.

Заржал коренник. Вокруг одинокой кошевки замелькали огни волчьих несытых глаз. Лазарев из-под сиденья достал футляр с пистолями. Ругаясь, совал в них круглые промерзлые пули.

– Бей тоже! – кричал адъютанту.

Кони рванули – прямо в буран. А рядом мчались волчьи глаза, рык звериный ужасал душу. В овраге лошади встали, тяжело дыша. Ни следа дороги – безлюдье. Путники закутались в овчины, прижались друг к другу. Если смерть, то сладкая – во сне. И в этот сон вошел вдруг далекий отзвук благовеста церковного. Лазарев отряхнул с себя снег, скинул башлык:

– Иль чудится! Эй, ямщик, не околел еще? Проснись…

На гул колоколов кони рвали сугробы грудью. Скоро из вихрей метели показались плетень и крайняя хата. Священник селения был разбужен грохотом – в сенях Лазарев опрокинул ведра, ввалился в убогую хату пастыря, весь в запуржанном меху.

– Ну, отец, Бог миловал… Ром у нас есть, а чаю дашь ли нам?

Всю ночь гремел над степью неустанный набат, суля путникам надежду на спасение. Под утро разом стихла метель, замолк и колокол, а в хату вошел отрок-бурсак. С порога чинно раскланялся.

– Се чадо мое, – сказал священник. – Ныне риторику с гомилетикой в бурсе познает. Не журись, Петро, скажи стих гостям!

Лазарев обнял мальчика, целуя его в холодные с мороза щеки:

– Ты благовестил ночью на колокольне? Так ведай, что спас жизнь мою для дел нужных. И верь – я тебя не забуду…

Он записал имя бурсацкое – Петр Степанов, сын пастыря Котляревского из села Ольховатки, порожден в 1782 году, – после чего Лазарев отъехал благополучно, и о нем забыли. Но Лазарев не забыл мальчика… Совсем неожиданно в Ольховатку явился пожилой курьер с грозным пакетом от начальства: