КРОВЬ СО ЛЬДОМ (СИ)

— А твой образ ведь правда разрушился. Причём рушился он давно, – ухмыльнулся тот, смотря в стену. — И я правда тебя любил. Смешно, не так ли? – наконец обернулся тот, чтоб встретить её глаза: напуганные, и от того – окутанные злобой. — Не знаю, как так вышло, но любовь к тебе – худшее, что со мной в принципе случалось.

Он выравнивает двенадцатую. Не верит, что действительно к этому пришёл.

— Было больно, – порошок от кровавых капель обращается красным. — Иногда – страшно. Я, знаешь, изредка тебя боялся… Да. Любовь к тебе – настоящая гниль в моих лёгких.

Скарлетт слушает. Пока не наметила ни одного плана, но отчаянно старается. Только… что есть план против стальных браслетов на твоих руках?

— С каждым таким днём я чувствовал: всё внутри отмирает. Я никогда не испытывал никаких слепых, ложных надежд, и… – его смех начинает становиться похожим на собачий лай. — Ты убивала меня. Во всех смыслах.

Он подскакивает и срывается к ней. Она вздрагивает.

— Я чувствовал, как умирал каждый раз, когда становился объектом твоей ненависти, Скарлетт, – надвигающийся психоз. — Можешь представить? Никогда бы не подумал.

Гилл кроет страх за лицом, изображающем безразличие.

— Единственное, чего я хотел – чтоб ты была рядом. Это оказалось типичным актом самого обыкновенного мазохизма. Мы оба знаем, чего мне это стоило.

Баркер попытался коснуться её волос, но Скарлетт резко отодвигается. Он только улыбается.

— И, знаешь, я не могу понять – действительно ли я об этом жалею?

В его ушах шумит кровь.

— Я страдал, но ты вывела меня на эмоции. Я корчился от боли, я погибал, но чувствовал. Я чувствовал себя, чувствовал мир, ощущал себя живым, когда глотал твой яд, я… Я, наконец, понял.

На его улыбчивое лицо Гилл смотрит с опаской. Идеальное время, чтоб оглушить его с этими, блять, пустыми разговорами, ударить чем-нибудь особенно тяжёлым и сбежать. Если бы не наручники.

— Ты разрушила меня, но я, наконец, отыскал себя настоящего, – безумие сверкает в бледно-красных зубах, в неестественно широких чёрных зрачках, он сияет им изнутри. — В руинах и пыли, в кривых осколках, в океане боли… я понял. И теперь я знаю, что оно того стоило. А что получила ты, дорогая?

Молчит. Слов нет, только в горле застревает животный вой и раздирающее глотку: «Отпусти».

И он смеётся. Громче прежнего, мешая отчаяние с пьяным, невходящим в разряд адекватного весельем.

— Ничего, – он успокаивается всё так же внезапно. — Ты не получила ничего.

Ни одной мысли в голове.

— Ты тратила на меня своё время, – всё спокойнее вещает тот. — Ты свято верила, что сможешь сломать меня, растопить, как лёд на дне стакана. Ты, почему-то, была уверена, что сможешь подавить меня, надеть на меня ошейник… Тебе казалось, что я — под твоим полным контролем. И я был. Пока не понял, что получил от тебя всё, в чём нуждался.

Её волосы вновь на его кулаке.

— Меня спасла твоя ненависть.

У неё сохнет в горле.

— Твоя жестокость – искренняя, такая, какой я прежде никогда не видел, – пальцы путаются в золотисто-коричневых прядях, – открыла мне глаза. Я прозрел, только представь! – Баркер улыбается радостно, совсем как ребёнок, открывший для себя нечто новое и поистине восхитительное. — Она дала мне то, чего бы я никогда не извлёк из твоей любви, представься она возможной. Так что, считай… Я вышел победителем.

Ричард, сидя напротив, подпирает лицо ладонью, не прекращая играть с её локонами:

— Только… ты сломала об меня зубы.

Скарлетт кривится брезгливо, в чистейшем отвращении. Отворачивает лицо, отводит глаза. Не хочет признавать: он прав.

— И ты поэтому привёл меня, как скот, сюда на убой, — болезненно отзывается она.

— О, нет, – морщится Баркер. — Ты уничтожила нас сама, я к этому непричастен. Твоё тщеславие погубило нас двоих, мне просто нужно всё закончить.

— Заканчивай. Не могу слушать твои бредни.

Его ухмылка. Он выпрямляется, вставая с пола. Занюхивает тринадцатую. Вот-вот снизойдёт психоз – бесповоротный и окончательный, но не к этому ли Рик стремился?

— В целом, я не рассчитывал, что это случится так скоро, – он ровняет четырнадцатую. — Я, честно, думал, что ты будешь умнее. Не станешь орать направо и налево, что какой-то там преступник «забрал наше», не будешь кичиться тем, как и кого убивала, кому причиняла боль и всё такое прочее. Это же так… тупо? В чём смысл? — он оборачивается, но, не получив ответа, возвращается к белому порошку. Плохо. — Впрочем, не столь важно. Ты глупая и явно себя переоцениваешь, а благодаря тебе мы, блять, обречены на гниение не только внутреннее, а ещё и внешнее. В тюрьме. Спасибо.

С непонятно откуда взявшимся раздражением Ричард наклоняется.

— Что ж, – отшатывается от стола он, пока не решаясь перейти к последним двум. Всё ещё шокирован тем, что может функционировать сквозь раздирающую его боль и темноту в глазах. — Финишная прямая?

В ладони, трясущейся так неистово, оказывается заточенный скальпель. Рик едва может стоять, еле дыша, но заставляет себя пройти ровно и почти не шатаясь.

Панический визг. Оказалась не такой бесстрашной, какой хотела выглядеть.