Кровь событий. Письма к жене. 1932–1954 [litres]

Очень расстроило сообщение о приезде Райского. В новой ситуации в НИИ – это очень неудачно. Я хочу переправить тебе деньги. Может быть, на имя Мины? Ты получишь по ее доверенности. Сделай все возможное, чтобы получить санаторий. Это абсолютно необходимо. Не буду писать, как я хотела бы тебя видеть в начале марта, но если дела не позволят, то поезжай прямо в санаторий. Единственно прошу, пиши хоть открыточки, звони, телеграфируй.

Целуй и обнимаю, мой любимый. Думаю о тебе непрерывно и всеми мыслями с тобой.

Наташа.

Хочу завтра тебе звонить, чтобы узнать, что у тебя, и договориться о деньгах.

№ 236. А. И. Клибанов – Н. В. Ельциной

26/ΙΙ. 46 г.

Родная Наталинька, вчера приехал в Калинин и сегодня уезжаю в Москву. Здесь нашел твою открытку и узнал, что было от тебя заказное письмо, но что последнее отправлено в Ленинград, т. к. в Институте думали, что я больше не приеду. Я все же нашел твое заказное письмо на почте, и оно лежит сейчас передо мной.

Когда я приеду в Ленинград (я надеюсь, что мне это удастся в первых числах марта), я скажу тебе, как твоя ссылка на Тютчева едва не сделалась вещей и именно в эти дни:

Кто смеет молвить: до свиданья!
Чрез бездну двух или трех дней.

Всю вчерашнюю ночь я твердил эти слова, и когда на минуты выключалось сознание, мысль эта жила в той преисподней чувств и предчувствий, где человек во всяком случае искренен и правдив, где он хранит глубокую тайну своей личности, тайну, к которой так боязно бывает спуститься при свете дня.

Впрочем, не подумай, что я имею в виду какую-либо переоценку своего отношения к тебе. Я имею в виду неумолимую жестокую силу обстоятельств, рывшую уже однажды бездну нам (не между нами, но нам) десять лет тому назад. Я надеюсь, что это не помешает мне увидеть тебя в начале марта, но, в связи с необходимостью перемены работы и сомнительной возможностью устроиться в Москве, мы вновь встанем перед каким-то выбором. Впрочем, бывают случаи, когда судьба улыбается, и если это случится, мы будем избавлены от нового (которого уже!) испытания в нашей жизни.

Теперь о твоем письме110. Оно заставило меня с болью признать, что даже характеры твоей силы и цельности вынуждаются в ходе жизни к компромиссам. Но компромисс есть всегда насилие над собой – оправдан ли он? Я часто задумывался в жизни над дилеммой, допустимо ли быть живой собакой или лучше мертвым львом, и соглашался быть живой собакой только потому, что перед живым сохраняется перспектива стать живым львом, а мертвым львам в лучшем случае остается благодарная память. Все это не имеет, однако, прямого отношения к твоему письму, только потому что у меня нет потребности раскрыть форточку в чью-нибудь новую для меня душу. Я никогда не чувствовал недостатка свежести в наших отношениях. Более того, я никогда не встречал такого свежего и большого чувства, как твое. Если когда-нибудь у меня и бывали минуты слабости, то они только служили мне доказательством огромной неполноценности всего, что может лежать за порогом наших отношений. Я отдаю себе отчет в своем характере. Он гораздо более мелок, если сравнивать его с твоим. К тому же сложившаяся судьба лишила меня возможности осуществить многое, на что способна была душа. Но душа не может жить без пищи и часто живет суррогатами, когда она лишена полноценного существования. Что это, слабость? Это не только слабость, это еще и сила самосохранения.