Кровь событий. Письма к жене. 1932–1954 [litres]

миновала первая неделя нашей очередной разлуки. Хотя ты и отметила последние часы моего пребывания в Ленинграде приготовлением к серьезным занятиям и оккупировала весь свой домик биохимической литературой, все же я думаю, мы вяжем с двух концов одну и ту же нить тоски и разделяем одно и то же состояние ожидания и грусти.

Владимир Дмитриевич с 5‐го января в Риге. Он очень сердился по поводу моего опоздания и чуть ли не собирался объявить мне выговор по приказу. Мне понятна психологически эта реакция. Именно в силу своего расположения ко мне ему понадобилось в глазах нашего коллектива провести борозду между «личным» и «деловым». Но все же дело в масштабах. Что хорошо в большом, то смехотворно в малом. В конечном счете все обошлось. Уезжая, он мне напоминал несколько раз, чтобы я не забыл написать тебе его привет, что я и делаю, а также привет от Анны Семеновны, [что можно было бы и забыть без всякого ущерба.] Хлопот у меня сейчас изрядно, хотя и меньше, чем я думал это, будучи в Ленинграде. Жилищных вопросов пока не касаюсь. Возьмусь за них с 25.I, когда вернется В. Д. и займусь ими тогда исключительно. Я говорил с Шабадом, и он уже в этот свой приезд побеседует с Серебровым по поводу твоей длительной командировки в Москву, не обусловливая пока сколько-нибудь точно времени, когда она начнется. Если академическая комната будет нескоро, то я все же сниму в Москве другую комнату, пусть за 600–700 руб., но это даст нам возможность скорее быть вместе. В конце концов может ли этот материальный вопрос лишать нас друг друга. Я склонен поступить именно так, как тебе об этом пишу.

К своим научным занятиям приступлю лишь с понедельника. За эти дни прочел Лескова «Очарованный странник». Придерживал в сознании каждое слово, как каплю драгоценной влаги на языке, и удивлялся монументальному образу его Ивана Северьяныча. Вот психологические черты русского человека, над которыми надо думать и думать. Это один из наиболее национальных типов во всей литературе русской XIX века, этот Иван Северьяныч. Он разработан проникновеннее, чем знаменитый Платон Каратаев, не говоря уже о языке, поразительном языке, полным неожиданностей.

Прочти или перечти, если читала.

В Москве меня ожидало письмецо Нат. Вас. На той неделе соберусь ей ответить. Стихов не пишу. Душе нет покоя. Чтобы писать стихи, нужно, чтобы человек был в согласии с самим собой. Ну да ладно, будет философствовать. Как-нибудь сосредоточусь на мысли о тебе и вырву у жизни несколько мгновений покоя и света – вот тогда и будут стихи.

Пиши, любимая. Далека жизнь, что еще лежит перед нами, и скорбь в ней и боль, но сбережем преданность нашему чувству, нашей дружбе. Кто побеждает в последней инстанции, тот и есть победитель.

Любящий тебя в муке и радости, твой Саня.

Получил письмо от Ефима185.

№ 268. А. И. Клибанов – Н. В. Ельциной

14. I. 1947 г.

Родная моя Наталинька,