Кровь Тулузы

Когда он поднялся, я узнал Самюэля Манассеса. По его бледному как воск лицу бежали два струйки крови. Он зашатался, и в эти несколько секунд за его спиной мне удалось разглядеть склонённые головы христиан, выстроившихся в каменной галерее под капителями центрального нефа. Свечи оплывали, словно корчащиеся в муках души, а Христос на алтаре казался ещё более призрачным, чем фантомы грядущих снов.

Дверь за Самюэлем закрылась, толпа отхлынула, оставив после себя пустое место. Никто не припоминал, чтобы жители Тулузы, собравшись вместе, когда-либо выказывали ненависть к евреям. Но сейчас при виде бледного и окровавленного молодого человека толпа разразилась проклятиями и ощетинилась взметнувшимися кулаками. Впрочем, несчастному не суждено было пересечь жуткую пустоту, отделявшую его от разъярённой людской стены. Он озирался по сторонам, словно ища поддержки, выхода из мира насилия, куда его неожиданно забросили, и вдруг упал, вытянувшись во весь свой рост. Он был мёртв.

С этой минуты меня начало преследовать навязчивое видение. В первый раз я увидел его во время похорон Самюэля Манассеса. Евреев разрешали хоронить только после захода солнца, а кладбище их располагалось в самом дальнем углу квартала Сен-Сиприен. В сумерках процессия двинулась по берегу Гаронны. Четыре молодых человека несли гроб, где по настоянию Исаака Манассеса на груди его сына лежала заумная рукопись Маймонида. Единственный христианин, я шёл позади всех.

И тут мимо меня на коне бесшумно промелькнул Пьер де Кастельно, такой же, каким я видел его несколько дней назад, когда он проезжал здесь же, с глазами навыкате и пятнами на скулах. Я ощутил прикосновение его плаща и в предзакатных сумерках увидел, как он встал во главе похоронной процессии и с надменным видом поехал впереди.

Не думая о том, каким образом конь легата неслышно двигался по каменистому берегу и почему никто не удивился неподражаемому бесстыдству папского прислужника, я бросился вперёд и обогнал процессию, чтобы схватить под уздцы коня молчаливого всадника и заставить его освободить дорогу покойнику. Но я не нашёл его. А так как ворота возле моста были открыты, я решил, что он скрылся через них. Затем я заметил его немного поодаль и вернулся обратно; я ясно видел: он уже не шествовал впереди, а следовал за процессией.

Но закутанных в фиолетовые плащи и надвинувших поглубже шляпы евреев, казалось, нисколько не возмущало присутствие всадника. Они удручённо следили за мной глазами, задаваясь вопросом, отчего этот христианин, давний друг покойного, размахивает руками и бессмысленно бегает взад и вперёд.

VI

Отец хотел пристроить меня как можно лучше, и это ему удалось. Однажды утром он велел мне надеть самую красивую одежду, а потом объявил, что нас ждут в Нарбоннском замке. Он намеревался представить меня графу Тулузскому, который из уважения к услугам, оказанным ему моим отцом, обещал поспособствовать моему устройству.

Я волновался, хотя знал, что граф Раймон отличается поразительным простодушием. Не высокое положение великого графа Тулузского заставляло трепетать мою душу. Я волновался потому, что мне предстояло встретиться с человеком, чья доброта славилась во всём христианском мире. Я по наивности своей верил, что добродетели накладывают свой отпечаток на внешний облик, оставляют свои знаки, а потому, увидев графа, я бы не удивился, если бы заметил вокруг его головы сияющий ореол.

Когда нас ввели в зал, граф, словно школяр, сидел за длинным мраморным столом, где на столешнице мозаикой был выложен его герб: золотой крест на чёрном ключе. Он пил белое вино, только что доставленное из Гиени. Не обратив внимания на моё приветствие и презрев обычные церемонии, он заявил нам, что вино, на его вкус, чуточку сладковато и ему хочется, чтобы мы отведали его и высказали своё мнение. И он велел принести нам стаканы.

Когда мы с отцом заявили, что вино и в самом деле приторное, он вполне удовлетворился нашим ответом. Потирая руки, он дружелюбно уставился на меня своими маленькими волчьими глазками, затем хлопнул меня по плечу и со смехом проговорил:

— Так это ты забил в набат в аббатстве Меркюс в тот день, когда туда приехал… — Имени легата он не произнёс. — Ты храбрый парень, такой мне и нужен. Я беру тебя на службу. К своим обязанностям приступишь уже сегодня. Люблю скорые решения.

Неспособность к принятию решений граничила у него с болезнью. Поэтому в мелочах он и в самом деле старался решать всё мгновенно, убеждая таким образом себя в том, что он человек действия.

— Видишь, это Тибо, — добавил граф, — он расскажет тебе, что надо делать.

И указал на оруженосца, разливающего вино; неуклюжий на первый взгляд увалень глазки имел плутоватые: таких типов у нас в краю много.

— Теперь ты всегда будешь пить кислое вино из Комменжа.

Отныне, встретив меня, граф вспоминал свою шутку про вино, окликал меня, подмигивал и повторял:

— Каково, а? Несчастные жители Гиени! Пить переслащённое вино!