Кровь в круге

— Вы его не за то место брали. У каждого человека есть слабость, что-то, что для него дороже всего, и что ему больнее всего будет потерять. У Ричи это деньги, вот за них я и… взялась, — она тоже изобразила жест схватывания не за горло, министр качнул головой:

— Я пытался, это не работает, он просто дверью хлопал и уходил, а мне приходилось потом самому за ним ходить и уговаривать. Он действительно лучший, и законы знает на таком уровне, что его финты всегда окупаются, хотя он дороже всех берет за это.

Вера молча пожала плечами, министр опять начал строить башенку из денег, усмехнулся и сказал:

— Я сам его разбаловал. Он из бедной семьи, но всегда хотел стать богатым, а для человека его происхождения, самый быстрый и простой путь к деньгам — это поступить в академию, где учатся богатые отпрыски, найти там себе покровителя, и стать для него незаменимым. Он стал. Со мной многие хотели дружить в академии по этой причине, но он быстро доказал, что он лучший, и мы хорошо друг друга понимали — он выучил цыньянский ради этого. И он все для меня делал, выдавая такие авансы, что мне оставалось только успевать расплачиваться. А он был тощим и хилым, вроде Барта, его обижали. Я узнал, составил список, и всех отлупил. А чтобы придать нашему сотрудничеству официальность, я внес его в семейную книгу дома Кан, как слугу высшего ранга, и после этого могу с полным правом вызвать на дуэль любого, кто его обидит. И когда он это понял, он стал очень смелым. И в период между тем, как я объяснил ему все прелести его статуса, и тем, как об этом узнала вся столица, у меня были дуэли каждый день, иногда по три-пять человек, один раз двенадцать. Ричи отрывался как боженька, он по Тихому Переулку ходил насвистывая. Потом слава распространилась, и ему перестали давать поводы для недовольства, но вести себя так он продолжает уже по привычке.

Вера неодобрительно качнула головой, спросила:

— Ричи, Эйнис, Барт, сестры, мать — кто еще? Вы специально это делаете? Вам нравится, когда вас окружают разбалованные, наглые, оборзевшие от безнаказанности люди?

Он самодовольно усмехнулся, заглянул Вере в глаза:

— Это подчеркивает мой статус. Я не люблю пышные кареты и шикарную одежду, остается только антиквариат, лошади и дурная слава. И в этих вещах мне нет равных.

Его взгляд спустился по ее лицу к колье, поднялся обратно к глазам, Вера молчала, он улыбнулся шире:

— А вам нет равных в обламывании самоуверенных мужчин. Большой опыт?

— Врожденный талант.

Он рассмеялся, опять разрушил башенку, начал строить новую.

— Я уже предвкушаю, как буду переслушивать записи. Этот кабинет тоже пишется, сделаю копию камешка, Ричи подарю, пусть в рамку поставит. Он поставит, вот увидите, он умеет учиться на ошибках, и ничего не забывает. Он действительно лучший специалист в Карне, может быть, даже в мире. И он знает об этом. Он давно уже богат, и мог бы отказаться от вашей сделки, я удивился, когда он принял все условия. Ради чего? Что вы с ним сделали, в чем секрет? Божественная сила?

— Сила потенциальной энергии, которой обладает тело на вершине. Как только с вершины спихнули, он мигом вспомнил, что такое вежливость. Ну и болевая точка, естественно, когда из рук уплывает целый процент, это больно. Для меня один процент — это сотая часть, а для него — десятая, большие деньги, а он любит деньги.

— Все любят деньги, — вздохнул министр, выстраивая монетки, — если кто-то говорит, что не любит, значит просто отчаялся их получить. Хотя, я знаю парочку людей, для которых действительно деньги не имеют значения, но они очень богаты. Но знаю гораздо больше богатых, которые продолжают трястись над каждым медяком, у них миллионы в подвале, а самая сильная болевая точка все равно деньги, большинство людей такие. Моя мать, например. — Он задумался, внезапно улыбнулся и поднял глаза на Веру, — я проверил, кстати, вы были правы — она действительно таскает вещи из дворца Кан. С одной стороны, это все равно ее вещи, имеет право, но с другой стороны — раньше она считала это ниже своего достоинства. Многие аристократы донашивают вещи за старшими, даже богатые, это считается разумной экономией, многие перешивают старые костюмы по новой моде, но она никогда так не делала. Неужели у нее проблемы? Или она просто постарела и перестала выделываться? Или ее жаба душит, что горы шелков пылятся по сундукам, никому не нужные? Может, она их решила продать? У нее кончились монеты, что ли, а продавать слитки и украшения не хочется? Это очень хорошие вопросы. Не важные, но приятные. Взять ее, что ли, тоже за горло? — Он полюбовался башенкой, плавным движением свалил ее на бок и стал поправлять монетки, выстраивая в идеальную наклонную линию. — Я уже немного испортил настроение Йори за ту сцену возле храма, но как-то она подозрительно агрессивно отреагировала, даже лично пришла, обычно она делает вид, что ничего не произошло. Надо над этим подумать.

— В смысле "испортили настроение"?