Несмотря на то, что сами поселения, были никак не защищены, каждое такое сборище совместно проживающих людей, имело огромные огороженные рвами, завалами и обрывистыми насыпями, загоны с полудиким скотом, но при этом, ближе к селению, в загонах поменьше, скот был почти домашний. Дальше на север, где в степи появлялись островки леса, оседлых селений становилось больше и были они, как правило, деревянные.
Можно было встретить родовые оседлые поселения, но зачастую, там селились люди разные, далеко не родственники между собой. По какому принципу они образовывались изначально, Асаргад так и не понял. Любой, кому приглянулось место, мог испросить разрешения у главы этого поселения, которого избирали на общем сборе и пристроить к нему свой дом. Никого и никогда не волновало, кто ты, откуда, какого рода, племени. Хочешь жить — живи, надоело, собрал пожитки и пошёл дальше.
Как звались их народы, они понятия не имели и никогда этим вопросом не задавались. Когда Асаргад, впервые столкнулся с этим феноменом, то поначалу его посетило чувство брезгливости и презрения к этим людям. «Безродные» — подумал он тогда, — «дикари, без памяти предков и племени». Но со временем, когда он понял, что память предков этих «дикарей», в значительной степени превосходит то, чем так кичатся, даже самые благородные в его краях, он впервые призадумался над этим явлением и размышления на эту тему, вернее их результат, обескуражил его самого.
В тех краях, где он родился и вырос, принадлежность к тому или иному народу, к тому или иному племени, роду, имела первостепенное значение. Потому что, по праву рождения, определялся статус человека, его значение в глазах остальных, определялись права и обязанности.
Отцы, рассказывая сыновьям о предках рода, раздувались от гордости за своих прадедов и заставляли надуваться, от этого, своих отпрысков. Вожди, поднимали до небес легендарное прошлое своих племён, заставляя соплеменников гордиться своей принадлежностью, именно к своему племени. Каждая царская власть, выпячивала уникальность и избранность своего народа, страны, города, плюя с высока на других и втаптывая чужаков в придорожную пыль, принуждая, во чтобы то не стало, гордиться тем, что ты являешься частичкой былой славы прошлого.
Именно гордость за страну, в которой ты живёшь, принадлежность к великому и обязательно древнему народу, заставляет её жителей поднимать флаги, браться за оружие и идти убивать других, не таких «великих» и «древних», а значит, почему-то, не имеющих право сосуществовать, рядом с избранным и таким славным народом, как они.
Притом, как в первом, так во-втором и третьем случаях, гордиться, необходимо было, за далёкие прошлые заслуги, правоту которых, проверить, не представлялось возможным, и вся эта гордость, строилась, исключительно, на вере тех, кто воспевал бывших героев и их подвиги.
А здесь ничего этого нет. Степняки знают своих предков по кличкам и прозвищам на глубину в несколько десятков колен. Помнят их дела, поступки и проступки. Они не делают из них ни кумиров, ни идолов, ни героев. Они о них просто помнят. Притом помнят такими, какие они были на самом деле, со всеми их хорошими и плохими качествами. И не смотря на всю свою непохожесть между собой, умудряются оставаться равными и даже родственными друг другу.
Результатом раздумий на эту тему, стало осознание у Асаргада того, что понятия «нации», «народа», «племени» и «рода» — это не порождения «цивилизации», как ему изначально казалось, а сознательное порождение «власти», притом любой.
У местных жителей нет царей, нет вождей и даже номинальные главы родов, не имеют кровной преемственности, потому что они — выборные! Им наплевать, кто был твой отец или отец твоего отца. Им куда важнее знать, кто ты есть сегодняшний. Они не кичатся предками. Их не заботит, как их будут вспоминать потомки, будут и ладно.
Они гордятся современниками, которые своими делами и поступками, реально заставляют гордиться остальных. Но главным открытием своих размышлений на эти темы, для Асаргада, стал вывод: хочешь власть разрушить — избавь жителей от напускной гордости за род и племя, хочешь власть установить — породи эту гордость.
Кроме постоянных жителей степи, в ней ещё проживало много пришлых, притом пришлых, со всех концов бескрайней земли. Приходили даже такие, каких отродясь никто не видел и даже, о которых никто, никогда не слышал. Пришлые составляли, так называемые, касакские орды.
Было их огромное множество и рассыпались они, по всей степи. Это были сборные военные поселения, стойбища, и они, никогда не были постоянны и существовали лишь в период сбора, стекающегося со всего света свободных воинов, жаждущих славы, власти и наживы.
Каждое такое стойбище — касакская орда, представляла из себя, как правило, некое землячество. Были местные орды, состоящие из молодых мужчин коренного населения. Были орды из других земель и народов. Северные лесные жители, собирали свои «земляческие» орды, горные южные народы — свои. Выходцы из далёких западных земель — свои и так далее.