Кровь за кровь

– Это мы не грубим, это мы общаемся. – Николай повернулся к любопытствующему лицу и уставился на него вызывающим, твердым взглядом прищуренных зеленых глаз. – Если я грубить начну, то это значит, что меня вывели из себя, а выводить меня лучше не надо. – Искривив тонкие губы в отдаленном подобии улыбки, Николай поинтересовался: – Я доходчиво выразился?

Мужчина, к которому он обратился, напрягся так, что его морщинистый хоботок почти полностью втянулся внутрь оплывшей туши. В спортзале знали цену этим атлетам. На тренировки их загоняло стремление сбросить лишний вес, но после физической нагрузки у них прорезался такой волчий аппетит, что они съедали вдвое больше прежнего. Тратили больше калорий и больше потребляли, вот и все, однако часть своего жирного мяса все же перегоняли в мышечную массу и начинали мнить себя крутыми. Не пропускали ни одного зеркала, чтобы не выпятить подбородок и грудь, при ходьбе начинали косолапить и растопыривать руки, которые словно бы распирали могучие бицепсы, мешая ходить нормально.

Николай давно бы покинул душевую, если бы ему не загораживали выход из кабинки.

– Дайте пройти, – буркнул он не слишком любезно, но и без агрессии.

Ему не нужны были неприятности на работе. Ему нужен был стабильный доход, позволяющий отсылать родителям хотя бы триста-четыреста долларов в месяц. До тех пор, пока не подвернется возможность разбогатеть разом.

– А вот не дам, – заявил мужчина, не сдвинувшись с места. – Хочу и буду стоять.

– Вы мне мешаете.

– Так попробуй отодвинь, клоун. Тебе где рыжий парик выдали? В цирке?

Он ошибочно оценил телосложение соперника как хлипкое и с каждой секундой хамел все сильнее. Он мог позволить себе грубость. У него не было ослепшей матери в Праге.

Но и свидетелей у него тоже не было. В душевой находились только они двое. Никто не плескался, не сморкался и не сопел, вытираясь.

Николай распрямил пальцы левой руки и воткнул их под ребра здоровяка, словно собираясь достать до печени. Правая была наготове, когда пронзенный болью противник согнулся в пояснице. Ладонь, развернутая основанием наружу, взлетела вверх – навстречу опускающемуся лбу. Столкновение было почти беззвучным, но оказалось сокрушительным для мужчины. Его зрачки съехались к носу и помутнели. Он сделал попытку завалиться в душевую кабинку, но Николай ему не позволил, опасаясь за сохранность хлипких перегородок. Придержав мужчину за пухлые плечи, он помог ему сохранить равновесие, а потом уже поставил под душ, включив воду похолоднее.

– У гражданина голова закружилась, – пояснил он голому парню, вошедшему в душевую. – Осторожнее с нагрузками нужно, гражданин.

Парень равнодушно прошествовал мимо, давая понять, что не намерен вникать в чужие проблемы.

– Порядок? – спросил Николай у мужчины. – Прояснилось в голове?

Тот с готовностью закивал, роняя на грудь струйки воды, стекающие по мокрому, как бы стеклянному лицу.

– Ну, тогда будьте здоровы, – вежливо попрощался Николай. – Мне пора.

Вернувшись в раздевалку, он оделся в спортивную форму, нахлобучил на голову шлем, прихватил перчатки и вышел. Сегодня на индивидуальные занятия записался только один человек. «Роман, – прочитал он на дисплее. – Бородин».

В груди заныло, как будто Николай пропустил мощный удар в корпус.

«Не может этого быть, – сказал он себе. – Мало ли Бородиных на свете? А Романов вообще как собак нерезаных».

Но он напрасно себя успокаивал. Судьба приготовила ему встречу именно с тем человеком, о котором он сразу подумал. С другом детства Романом Бородиным.

2 декабря. Утро. Квартира Бородина

Нет, ощущения его не обманули. Физиономия оказалась именно такой, какой представлялась Роману на ощупь. Типа подушки. Распухшая, как у алкаша после недельного запоя.

– Да-а, – протянула Каринка, заглянувшая в ванную комнату. – Потренировался называется.

– Сам виноват, – сказал Роман. – Надо было шлем не снимать.

На самом деле он был в шлеме. Только надел поздно. Явился бы на спарринг в шлеме, Рахманов бы его не узнал, как он сам не узнал Рахманова.

Пока тот не открыл лицо. Вот же рыжий черт! Отделал Романа, как бог черепаху! Но, в принципе, мог бы и покалечить, а не стал. Отпустил живым.

– Ничего, – сказала Каринка. – До свадьбы заживет.

Было ясно, какую она свадьбу имеет в виду. Ту самую, на которую явится в белом платье, а не в этой затрапезной рубахе с закатанными рукавами. Роман одалживал ее всем девушкам, которые оставались у него ночевать, а потому рубаху приходилось стирать часто. Барышни отлично различают запахи, особенно если речь идет о чужой парфюмерии. У Романа не было ни малейшего желания всякий раз объяснять, кто у него гостил и как долго. Он принимал посетительниц по накатанной, до предела сокращенной программе. Шампанское – секс – скромный завтрак – прощание. Как правило, навсегда.

– Собирайся, – сказал Роман. – Через полчаса выходим.

– Куда же ты с таким лицом? – забеспокоилась Каринка.