Кровать с золотой ножкой

Молодой Клеперис был таким же пустоплетом, как его батюшка, в свое время распустивший слух о том, что к двадцати очевидным золотым пуговицам Ноасова мундира следует добавить четыре потайных. И все же следует признать, что его домыслы не слишком разошлись с истиной. Роскошная яхта принадлежала человеку, сфера приложения капиталов которого была не менее обширна, чем Испания. После безмятежного времяпрепровождения в петербургских дворцах шторм захватил денежного туза как раз, когда тот не мог по-настоящему решиться, куда отправиться дальше — прямо ли в Копенгаген или шутки ради завернуть в Ригу, об этом городе он совершенно определенно слышал что-то интересное, хотя не мог припомнить, что и от кого.

Шторм бесновался несколько дней кряду, к тому же яхта нуждалась в ремонте. Безмерно скучавшие путешественники пытались развлекаться, а местный люд не уставал глазами хлопать. Ряженые господа расхаживали с зонтиками, которые ветер рвал у них из рук, — случалось, и вырывал, один такой зонтик даже месяц спустя после отплытия яхты болтался на макушке высокой сосны; в бархатные пелерины и шали из тафты закутанные писклявые дамы перемещались главным образом на спинах господ, по временам пришпоривая их каблучками своих туфелек. Вся эта пестрая компания в различных местах иногда принимала декоративные позы, а какой-то шустрый юнец перед застывшей группой устанавливал деревянный ящик и укрывался с головой черным покрывалом. На другой день бывали готовы картинки, и на них можно было узнать фигуры и лица людей в тех местах, где их застиг ящик.

Само собой разумеется, что при осмотре туземных достопримечательностей обязанности гида и переводчика для заезжих иностранцев с восторгом возложила на себя мадемуазель Клодия. А поскольку передвижения, особенно в ветреную погоду, для нее были затруднительны, волей-неволей пришлось представить иностранцам Леонтину, единственное лицо в Зунте, способное заменить Клодию по части тонких манер и знания языка.

При виде местной златокудрой красавицы, талию которой при желании можно было обхватить пальцами рук, в то время как грудь се хотелось сравнить с пышной волной, пораженные господа разом воскликнули — ол-ла-ла! — а шустрый мастер по картинкам застыл как вкопанный, будто на самого навели глазок таинственного ящика. Очнувшись, молодой человек попросил разрешения засиять ее. В последующие дни Руи Молбердье — так звали юношу — снимал Леонтину тридцать четыре раза, что, учитывая технологию того времени, следует оценить по достоинству. Он настолько увлекся, что, кроме Леонтины, больше никого и не снимал, п это заслуживает быть отмеченным, принимая во внимание тот факт, что Рун Молбердье не был ни. крестником Дюпона, ни двоюродным братом Рокфеллера, а всего-навсего изготовителем картинок, нанятым владельцем яхты. На тех картинках Леонтина стояла в задумчивых позах, облокотись на резные тумбы и декоративные цветочные столики, прижимая пальчик к пухловатой щеке или, повернув голову, с мечтательным взором глядя через плечо, никогда не позволяя себе расплыться в беспечно-шаловливой улыбке, всякий раз затеняя ее дымкой таинственности.

Той осенью Ноас, как назло, опять задержался в теплых морях. Напрасно было ожидать, чтобы трепыхавшая от восторга мадемуазель Клодия трезво оценила ситуацию. Возможно, и она в глазах незнакомого юноши заметила огнедышащую страсть, однако некий соплеменный атавизм, присущий всем оторвавшимся от родины странникам, внушал ей столь непомерные симпатии к этим нечаянно-негаданно свалившимся с неба и на ее родном языке говорящим людям, что бдительность дуэньи на время отключилась. Ей в голову не пришло протрубить сигнал тревоги, чтобы невинность Леонтины смогла заблаговременно закрыть крепостные ворога и поднять мосты. Будучи не в силах побороть в себе одуряющего восхищения, избавиться от мысли, что появление роскошных яхтсменов стало событием в ее жизни, Клодия все это в равной степени относила и к Леонтине, в буквальном смысле слова трепеща своими расплывшимися телесами от сознания, что может наконец с ошеломляющей наглядностью показать воспитаннице «свой мир», «своих людей». И не просто показать, но ввести Леонтину в этот мир, в круг этих людей.