Кровавая графиня

Но едва она коснулась горла графа Няри, как его пальцы стиснули ее белые плечи, ухоженные острые ногти кинжалами впились в податливую плоть. Ее пронзила резкая боль, она с ужасом увидела, как по плечам алыми жемчужинами скатываются капли крови. Хватка пальцев с каждой минутой ослабевала, наконец они бессильно разжались.

— Бестия! — просипел он и, отбросив женщину от себя, соскочил с постели.

Он вырвал кинжал, торчавший из пола, словно грозный восклицательный знак, подскочил к Алжбете и приставил острие к ее раскрытой груди.

— Не двигайся, или погибнешь той самой смертью, какую ты уготовила мне — после притворных объятий и поцелуев. И это будет не такая коварная смерть, ударом в спину…

Глядя в его ледяное лицо, она задыхалась. Злость, гнев и чудовищный страх до неузнаваемости искажали ее черты. Она испытывала искушение приподняться, чтобы кинжал сам глубоко впился в ее грудь. Но эта мгновенно мелькнувшая мысль ужаснула ее, как и сознание того, что граф теперь вряд ли выпустит ее из рук живой.

— Ты заслуживаешь смерти, — доносился до нее его голос сквозь обморочное забытье, — и именно от моих рук.

Ты хотела скомпрометировать меня, уничтожить и, наконец, убить. И смерть свою ты примешь от рук моих, но не прямо. Тебе принесет ее палач, для этого случая он сошьет себе новый пурпурный плащ, ибо с тех пор, как свет стоит, у него еще не было столь высокородной жертвы. Но она будет у него, я ручаюсь тебе!

Он отступил от постели, на которой лежала Алжбета Батори, раздавленная новым поражением, страхом перед его угрозами и тем, что ей еще суждено пережить, пока граф Няри не исчезнет.

— Если бы у меня было десять жизней, — произнес он голосом, преисполненным ненависти, — и на склоне десятой я отправил бы тебя на плаху, то у меня и тогда слова бы для тебя не нашлось. Ты не заслуживаешь того, чтобы я пускался с тобой в разговор. Жди от меня только поступков. Одно только хочу тебе сказать о том случае в твоем замке, о котором я уже давно забыл бы, если бы он так незабываемо не запечатлелся в твоей памяти. К твоей служанке, чахтицкая госпожа, я отправился не потому, что мечтал о тебе и хотел утешиться заменой, а потому, что ее женственность и ее прелести я ставил гораздо выше твоих!

От этих оскорблений у нее вскипала кровь, но она могла лишь сжимать зубы и судорожно впиваться ногтями в перину, словно в злейшего врага.

Граф Няри действительно замолчал.

Хотя граф был весь во власти гнева, он ходил по комнате, не произнося ни слова. Отзвуки его шагов молотками стучали в ее гудящих висках.

Минутой позже в спальню вошел гайдук:

— Приказ мы выполнили, ваша графская милость, узники освобождены.

— Сколько их?

— Двадцать один, ваша милость. Восемнадцать женщин и трое мужчин.

— Хорошо. Выведи эту женщину во двор.

Во дворе и перед замком было полно народу.

Чахтичане, зная, что в замке теперь не осталось почти никого, кто мог бы их разогнать, дали волю своему любопытству. Собравшись у ворот, они глазели по сторонам.

Гайдук гордо вывел чахтицкую госпожу — бледную, потрясенную, сломленную.

Граф Няри оглядел толпу зевак. Он чувствовал, что все глаза устремлены на него с восторгом, словно на победителя драконов. Чахтицкую фурию никто не смог укротить — только он. В углу двора стояли освобожденные узники. Их было двадцать один. Трое мужчин, семнадцать девушек и одна старуха. Девушкам было от пятнадцати до двадцати. Измученные, лица бледные, глаза запавшие. Некоторые из них были словно истерзаны волчьими клыками — на одежде темнели кровавые пятна. Граф подошел к ним. Пересчитал их, прикидывая про себя, сколько получит за них от турецкого паши.

— Ты кто? — обратился он к старухе.

— Калинова я, — ответила она, не подозревая, что стоит перед графом, о котором слышала столько хорошего от разбойников. Что это тот, кто устроил свадьбу, на которой собирались повеселиться и Магдула с Маришей, если бы их не схватили на дороге.

Увидев униженную госпожу, она с трудом сдержала радость. Наконец-то настал час торжества справедливости.

— Я о тебе слышал. — Взглянув на ее доброе лицо, он улыбнулся такой искренней улыбкой, какую редко видели у него. — Твой сын — друг мне. Ты свободна. Вели отвезти себя туда, где тебя ждут и где тебе пора быть.

Старушка упала на колени:

— Я прошу свободы не для себя, а для дочери своей Магдулы Калиновой и ее подруги Мариши Шутовской.

— Я им тоже верну свободу, — ответил граф и, повернувшись к узникам, воскликнул: — Вы все свободны, я лишь ненадолго задержу вас. Пусть каждая девушка расскажет мне, как она попала сюда и что испытала.

Чахтичане придвинулись ближе, чтобы не пропустить ни слова. Из дверей подвала в это время выбежал гайдук:

— Я немного задержался, исполняя ваше повеление, милостивый граф, — доложил он. — Пришлось повозиться с этим чертовым сооружением. Вот доказательства, что я его крепко покорежил.