Кровавая графиня

Мы долго спорили. Уже было далеко за полночь, когда мы расстались. Мне все же хотелось точно знать, каковы намерения графа относительно драгоценностей.

«Что-нибудь мы с ними придумаем! — возразил он мне с загадочной улыбкой. — Одно ясно: Фицко долго любоваться ими не будет, равно как и Алжбета Батори не будет пьянеть от их вида!»

Договорились мы, что Лошонский отправится к палатину и оповестит его, что в Чахтицах готовится мятеж и что только его немедленное вмешательство может помешать разгореться пожару. Мятеж меж тем вспыхнет как раз в день Рождества Господа нашего Иисуса Христа. Из града никто не успеет удрать. Во всех окрестных деревнях у нас союзники. Никто из злодеев не уйдет от справедливости. Если власти не позаботятся об этом, народ будет сам судить их!

Каждая жилка во мне дрожит от возбуждения. На ум то и дело приходят мятежные слова, которые я в день Рождества Христова оброню в души, объятые пламенем возмездия…

Слова, после которых раздастся колокольный набат и несчастный задавленный люд поднимется, чтобы показать свою силу и утолить жажду правды и справедливости.

Господи, помилуй нас!..

Замок, засыпанный снегом

В то время как в чахтицком приходе обсуждали последние подробности, в охотничьем замке на Грашном Верху, в большой зале, где всегда пировали охотники после долгого и утомительного гона, у очага, в котором весело потрескивали поленья, сгорбившись, сидели женщины, прислушивавшиеся к завыванию снежной бури.

— Пора бы им уже быть здесь! — встревоженно заметила Эржика Приборская. — Кукушка прокуковала двенадцать раз!

— Приедут, дорога-то небось нелегкая, — успокаивала ее старая Калинова. — По такому-то трескучему морозу пот прошибет, пока одолеешь сугробы!

— Только бы все добром кончилось! — вздохнула Магдула Калинова.

— Ничего с ними не случится! Господь Бог милостив! — подбадривала себя Мариша Шутовская.

— Я беспокоюсь за них, — признавалась Эржика Приборская. — Ни метели не боюсь, ни сугробов, даже набег врагов меня не страшит. Но граф Няри — человек коварный, никто никогда не знает, что у него на уме. Из-за него меня одолевают дурные предчувствия.

— Конечно, человек он лживый, — сказал Вавро с неприязнью, — но нам бояться его нечего. Что бы ни было у него на уме, нас он любит больше, чем Алжбету Батори.

— Что верно, то верно, — рассмеялся один из двадцати вольных братьев, сидевших за длинным столом. — Только его мы должны благодарить, что в такую непогоду живем тут как у Христа за пазухой, наслаждаясь теплом и покоем.

А меж тем перед замком скапливались темные фигуры, а затем по приказу, еле слышному сквозь завывание метели, все они повалили к кованым дверям.

— Откройте, откройте! — раздался отчаянный крик.

В замке началось волнение. Разбойники похватали оружие и припустились к дверям.

— Кто там? — громовым голосом спросил Вавро.

— Свои! Выкурили нас из укрытия и господские псы идут за нами по пятам!

Вавро не раздумывал. В услышанных словах звучала отчаянная настойчивость, ему показалось даже, что он узнает голос товарища. Но едва он распахнул двери, как упал, оглушенный прикладом ружья. В замок ввалились сорок солдат, а вместе с ними проникли хлопья снега и пронизывающий холод. Между разбойниками и солдатами завязалась яростная схватка, женщины, сгрудившись в углу, с затаенным дыханием ждали исхода.

Между тем Павел Ледерер спешил из прихода в свою каморку. Его друзья, не убоявшись разбушевавшейся стихии, весело мчались на приходских санях в замок.

Граф Няри решил остаться на несколько дней в приходе, а потом отправиться прямо в Вену и там все приготовить для скорого нападения на Чахтицы. С разбойниками он расстался в необыкновенно дружеском расположении духа.

Замок словно вымер. Стоявшие на страже у ворот гайдуки подпрыгивали и потирали озябшие руки.

— Ну и дурачье! — заговорил с ними Павел Ледерер. — В такую непогодь сам черт не осмелился бы выйти на улицу. Заприте ворота и идите ко мне обогреться.

Вовсе не из сочувствия приглашал он их к себе — ему хотелось выведать, что новенького на граде.

Когда в очаге затрещал огонь, гайдуки возвеселились душой.

— Эх, винца бы! — завздыхал один.

— Сей момент будет! — заверил другой. — Гайдуки, охраняющие изнутри вход в подземелье, сразу сжалятся над нами, как только напомним им, что завтра они будут торчать снаружи, а мы на их месте. Им-то, видно, сейчас куда как хорошо! Даже на дворе слыхать, как они там горланят!

Гайдук и вправду принес вино. В минуту кувшин опустел, и гайдук снова отправился к подземелью.

Весело стало в каморке Павла Ледерера, один он хмурился и сидел как на иголках.

— Так вы говорите, что Фицко отправился куда-то с четырьмя десятками молодцов?

— Ей-ей, правда. Прямо-таки прыгал от радости, перед тем как отправиться. Видать, опять на что-то особое нацелился.

Павел Ледерер понимал, какую цель преследует горбун. Магдуле, Марише и Эржике грозит опасность. Что делать f Не опоздают ли Калина, Дрозд и Кендерешши?

— Эх, хоть бы снова повстречался горбатый черт с Дроздом. У него уже опять отросли рожки.

Все гайдуки к пожеланию присоединились.