Кровавая графиня

А потом Павел Ледерер подслушал еще и разговор Илоны с Дорой, после того как графиня позвала их и повелела безотлагательно где угодно найти и нанять новых девушек. Только пусть-де не забывают, что они должны быть дворянского роду.

Как только эти дьяволицы остались одни, между ними состоялся такой разговор:

«Дора, плохо наше дело!»

«Что верно, то верно, Илона. Дворянские дочери добровольно сюда не пойдут ни за что на свете. А насильно? Не иначе, как лишимся всех своих зубов!»

«В том случае, если бы они у нас были, ха-ха! Да разве речь только о зубах! Головы можно лишиться, Дора!»

«А знаешь, что мы сделаем, Илона? Наловим простых девушек, оденем их в платья этих франтих и приведем госпоже будто бы дворянок!»

«Это мысль: в конце концов, девушки есть девушки. Но для нас опасность все равно остается. Что-то боязно мне. Госпожа готовится к отъезду в Семиградье. Если не возьмет нас с собой, нам лучше исчезнуть. Назревает неладное. Госпожа как-нибудь выкрутится, а нам — отдуваться».

«И Фицко тоже навострил лыжи. Я слышала, как он о том говорил Павлу Ледереру».

Они условились, что приведут нескольких девушек, чтоб подзаработать еще, а после Рождества — только их и видели.

Через четыре дня пожалует сюда граф Няри. Подойдут и Лошонский, Калина, Кендерешши, Дрозд и Ледерер. Это будет наш последний совет.

Пора приступать к действиям!

Души, объятые пламенем возмездия

(Из чахтицкой приходской хроники)

Эти строки писаны в двадцать первый день месяца декабря. На граде, должно быть, почуяли: что-то назревает. Войско сегодня перебралось туда. Лишь несколько гайдуков остались в замке. Там уже и вправду нечего охранять, разве что вход в подземелье.

«Достаточно забить в набат в Чахтицах и в окрестных деревнях, — заявил на сегодняшнем совете Ян Калина, — чтоб мятежники хлынули в замок, потом пошли на град и разнесли его точно карточный домик».

«Их будет тьма! — Кастелян весь пылал от возбуждения. — В одних Чахтицах поднимется четыреста жителей!»

«Чем больше, тем лучше», — довольно присовокупил и граф Няри.

«Меня тревожило, — заметил Дрозд, — как бы ратники не нанесли нам большого урона своими пищалями. Правда, теперь это меня уже не так волнует. Сегодня я поймал пятерых гайдуков и только было собрался накостылять им изрядно, как они слезно взмолились. Что им, дескать, остается делать? Гайдучество — их хлеб. Прими, мол, нас в свою вольницу. Вне града нас и так хватает, сказал я им, а вот внутри нам требуются союзники. Вот мы и договорились, что они позаботятся о пороховом складе. Зальют его, чтоб не взорвался. А когда он понадобится ратникам, найдут они там одну кашу!»

«Ты полагаешься на гайдуков?» — засомневался Имрих Кендерешши.

«В них заговорила совесть, что они до сих пор защищали злодеев. Теперь набрались смелости, и я им верю».

«За этим порохом пригляжу и я!» — вступил в разговор Ледерер. — А вы, друзья, не спускайте глаз с девушек. С Мариши и особенно с Магдулы. Фицко постарается заполучить ее любой ценой. И не забудьте об Эржике, поскольку злоба Фицко не утихла. Алжбета Батори, которая, пожалуй, ненавидит ее больше, чем он, позволит ему сделать с ней, что тому вздумается. Вы также будьте осторожны, потому что Фицко на вас точит зуб и хочет с вами расквитаться еще до своего побега. Удерживает его здесь только жажда мести, и хотя его тяга к деньгам ненасытна, он знает, что от госпожи ему больше золота не видать».

Разбойники рассмеялись.

«Пусть его точит зубы, — сказал Дрозд. — Мы их сломаем, будь они хоть из железа».

«А девушки в безопасности в охотничьем замке!» — сказал Кендерешши.

Граф Няри задумчиво смотрел перед собой, потом вдруг спросил Павла Ледерера:

«А ты знаешь, где Фицко спрятал свой клад?»

«Только я это и знаю. Хотя Фицко и понятия об этом не имеет».

«Опиши мне это место!»

Он сделал набросок по описанию Ледерера, но вскоре перестал рисовать.

«Ладно, найти легко и по памяти», — махнул он рукой с явной радостью.

«Что же вы задумали, господин граф?» — Во мне вспыхнуло подозрение.

«Я задумал как раз то, что вы имеете в виду, святой отец, — ответил он с улыбкой. — Да, мы возьмем этот клад!»

«Но это же кража!» — возмутился я.

«Да, кража. Вы использовали правильное выражение. Именно такая кража, какую совершил Фицко по приказу своей госпожи. Но, скажите, к чему записывал так дотошно наш друг Лошонский все, что отняла чахтицкая графиня у своих подданных? Зачем он делал эти подсчеты? Кто вернет беднякам деньги, украденные у них? Мы вернем их! Из накоплений Фицко!»

Все пришли в восторг от плана графа.

«А как быть с драгоценностями, ваша милость?» — Сомнения меня еще мучили, хотя мысль о возмещении убытков беднякам привлекала и меня.

«О них не тревожьтесь, пастор, — ответил с каким-то презрением граф Няри. — Я знаю, что с ними делать. Но уверяю вас, Алжбета Батори их уже не увидит».

Господи святый, что собирается сделать граф с этим несметным богатством? Я бы не смог смолчать, если бы сей корыстолюбец замыслил присвоить себе драгоценности!