Кровавая любовь

— Я провел много времени в Англии, — отвечает он через мгновение. — Я уже говорил тебе об этом.

— Сколько «много»? Ты имеешь в виду, например, как когда Мадонна переехала в Лондон, а через полгода у нее появился акцент или..?

— Двести лет, — просто отвечает Солон. — Достаточно, чтобы перенять акцент. — Он замолкает, пробегая взглядом по моим чертам. — Почему ты убежала от меня?

— Я не убегала от тебя, — возражаю ему, скрестив руки на груди, защищаясь от ночного воздуха, и прислоняясь спиной к перилам. — Ты был внизу. Я захотела выйти из дома.

— Надо было сказать мне.

— Я не собираюсь говорить тебе каждый раз, когда куда-то иду, — огрызаюсь я, отчасти потому, что упрямая. — Ты мне не доверяешь?

— Это не вопрос доверия, моя дорогая.

— Значит, это просто старое доброе чувство собственничества? — спрашиваю я непонятным сердитым тоном. Мне просто захотелось подышать свежим воздухом, черт возьми. Побыть одной. В этом доме никогда не остаешься одна, там всегда кто-то есть, и даже когда нет, люди с картин на стенах наблюдают, или тебя окружают призраки. Конечно, я их не вижу, но знаю, что они там. Это притон для сверхъестественного.

Он пристально смотрит на меня.

— Немного, да. Но, серьезно, не думай, что я не буду беспокоиться о тебе.

— Не нужно беспокоиться, — говорю я, хотя это звучит как ложь. Для пущего легкомыслия добавляю: — И не называй меня Ширли¹.

Его лоб морщится.

— Что? Кто такая Ширли?

— О, ты посмотрел все серии «Улицы сезам», но никогда не видел «Аэроплан»?

Солон продолжает пристально смотреть на меня, и я уже готова начать объяснять, что это его любимый вампир граф фон Знак из «Улицы сезам», когда он пожимает плечами.

— Просто потому, что у вампиров есть все время в мире, это не значит, что они смотрели все известные человеку фильмы. А вообще, — говорит он, делая шаг ко мне довольно угрожающе, от чего у меня внутри бабочки машут ледяными крылышками, — только потому, что ты сбежала от Яника, не значит, что тебе повезет в следующий раз.

Я складываю руки на груди, пытаясь защититься от холода, который приносят его слова.

— Прекрасный способ вселить в меня уверенность, Солон.

— Это моя работа — вселять в тебя уверенность? — с любопытством спрашивает он, вглядываясь в мое лицо.

Я открываю рот, а затем закрываю его, пытаясь подобрать слова.

— Это не твоя работа, нет, но… ты все равно придаешь мне уверенности. И когда дело доходит до вампиризма, ну, это вроде как твоя работа — учить меня, верно? В конце концов, ты меня похитил.

— Ты будешь поднимать тему о том, что я тебя похитил, до конца вечности, да? — Его губы изгибаются в мягкой усмешке.

— Абсолютно, — отвечаю ему. — Мы еще не квиты. Не припоминаю, чтобы ты извинялся.

— Я сказал, что сожалею, — криво усмехается он. — И это извинение кое-что значит, просто чтобы ты знала. Одна вещь, которой ты научишься с годами, — как не разбрасываться извинениями. Люди в наши дни, особенно молодежь, особенно женщины, извиняются за слишком многое. Нужно говорить эти слова только тогда, когда действительно имеешь их в виду.

Есть одна черта в Солоне, которая немного похожа на человеческую, но не столько из-за того, что он мужчина, сколько из-за его восьмисотлетнего жизненного опыта. Я называю это «вампиропониманием». Вульф, его подельник по братству вампиров, тоже в этом хорош.

— Никогда не задумывался о том, чтобы написать книгу по самопомощи? — спрашиваю я, с трудом сдерживая улыбку. — Что-то вроде «Вампиры не извиняются»?

Его глаза искрятся весельем.

— Как путеводитель для недавно умерших?

— Значит, ты видел «Битлджус», а «Аэроплан» нет? — Смеюсь, отводя взгляд. Качаю головой, когда все прежние чувства захлестывают меня. — Я не хочу, чтобы ты беспокоился обо мне, — говорю я торжественно. — Но, может быть, так нужно. Просто… я не знаю, что со мной происходит.

— Ты все еще в процессе Становления, — объясняет он с нежностью, которая почти выводит меня из себя. — Вот, что с тобой происходит. Ты сталкиваешься, как некоторые могли бы сказать, с проблемами роста. — Солон делает еще один шаг, пока не оказывается прямо передо мной, двигаясь со сверхъестественной плавностью, и кладет руку мне на щеку. Мои глаза закрываются. — Ты скорбишь, моя дорогая. Из-за потери прежней жизни. Из-за потери друзей. Это совершенно нормально.

Мне удается покачать головой, не открывая глаз, сердце переполняется чувствами.

— Все это ненормально, Солон. Ничего из этого.

— Горе — это нормально, — тихо говорит он. — Для людей, вампиров, животных. Горе постоянно присутствует в нашей жизни. Этого не избежать. И чем дольше ты живешь, тем больше горя увидишь. Поверь мне, лунный свет, это только начало.

Я с трудом сглатываю и открываю глаза, слезы повисают на ресницах.

— Вау, мне стало лучше.

Солон не понимает сарказма, хотя сам владеет им в совершенстве.

— Я говорю тебе правду только потому, что ее и знаю.

— Говорит парень с секретной комнатой, полной черепов.

— Это уже не секрет. Я для тебя открытая книга, Ленор.

Я тихо смеюсь, и его рука исчезает с моего лица.