Кровавая луна

Сел за стойку. Постарался увлажнить свой рот перед тем, как сделать заказ. Именно предвкушение выпивки поддерживало его в тонусе до этой минуты. Он должен был выпить всего одну порцию, но в то же время знал, что этот план скоро рухнет.

Посмотрел на коктейльное меню, которое бармен положил перед ним. Некоторые напитки были названы в честь фильмов, и он предположил, что актёры или режиссёры этих фильмов бывали здесь.

— Har du… — начал он по-норвежски.

— Извини, на английском.

— У вас есть Джим Бим? — спросил он по-английски.

— Конечно, сэр, но могу ли я порекомендовать наш специально приготовленный…

— Нет.

Бармен посмотрел на него.

— Значит, Джим Бим.

Харри смотрел на посетителей и на город за окном. На новое Осло. Не богатое, а неприлично богатое Осло. Ему соответствовали только его костюм и туфли. А может, и они не подходили. Пару лет назад он пришёл сюда, чтобы проведать местечко, и, прежде чем выйти за дверь, увидел за столиком солиста группы «Турбонегро». Он выглядел таким же одиноким, каким Харри себя чувствовал сейчас. Он достал телефон. Она была под буквой «А». Он набрал сообщение.

«Я в городе. Можем встретиться?»

Затем положил телефон на стойку бара, заметил фигуру, скользнувшую рядом с ним, и услышал мягкий американский голос, заказавший имбирное пиво с акцентом, который он не мог точно определить. Он взглянул в зеркало за барной стойкой. Бутылки на полке скрыли лицо мужчины, но Харри удалось разглядеть что-то ярко-белое на его шее. Заметный отовсюду воротничок священника, который в США называют «собачьим ошейником». Священнику подали пиво, и он исчез.

Харри наполовину выпил свой напиток, когда пришёл ответ от Александры Стурдза:

«Да, я читала в газете, что ты вернулся. Зависит от того, что ты подразумеваешь под встречей».

Он ответил:

«Кофе в Институте. Завтра после 12, например».

Ему пришлось ждать долго. Она, вероятно, понимала, что это не было попыткой снова вернуться в тепло её постели, которое она так щедро предложила после того, как Ракель выставила его за дверь. Щедрость, на которую он в конце концов не смог ответить взаимностью, невзирая на то, какими бесхитростными были отношения между ними. Дело было во всём остальном, что было за пределами постели Александры, и с чем он не мог справиться. «Зависит от того, что ты подразумеваешь под встречей». Хуже всего — он не был полностью уверен в том, что всё дело было исключительно в работе, за которую он взялся. Потому что он одинок. Он не знал никого, кто нуждался бы в одиночестве так же, как он. Ракель назвала это «ограниченными социальными способностями», но она также была тем единственным человеком, с которым он мог — и хотел — быть рядом, не представляя себе финишную ленту впереди, зная, что в какой-то момент будет свободен. Можно, конечно, быть одному, не будучи при этом одиноким, и быть одиноким, не будучи при этом одним, но сейчас он был одинок. И один.

Может быть, поэтому он надеялся на однозначное «да», вместо «зависит». У неё появился парень? Почему нет? Имеет смысл, в самом деле. Хотя парень Александре был нужен скорее для приключений, чем для серьёзных отношений.

Только когда он заплатил за выпивку и был на пути в свой номер, телефон завибрировал снова.

«13:00»

Прим открыл морозилку.

Рядом с большим пакетом для заморозки лежало несколько маленьких пакетов с застежкой-молнией, вроде тех, что используют торговцы наркотиками. В двух из них были пряди волос, в третьем — фрагменты окровавленной кожи, а ещё в одном — куски разрезанной ткани. Когда-нибудь он сможет использовать что-то из этого. Он достал пакет на молнии, в котором был мох, и прошёл мимо обеденного стола и аквариума. Наклонился над стеклянной коробкой на столе. Проверил датчик влажности, снял крышку, открыл молнию на пакете и высыпал мох на чернозём. Внимательно посмотрел на животное внутри, ярко-розового слизня, почти двадцать сантиметров длиной. Приму никогда не надоедало его рассматривать. Это, разумеется, не было похоже на остросюжетный фильм: если слизняк и двигался, то всего на несколько сантиметров в час. И нельзя было увидеть в этом эмоциональную драму или театральную эффектность. Единственным способом самовыражения слизня — или получения впечатлений — были его щупальца, за которыми обычно приходилось наблюдать длительное время, прежде чем удастся уловить движение. И именно этот аспект наблюдения за слизнем напоминал ему о Ней: даже Её малейшее движение или жест были наградой. Только терпением он мог завоевать Её благосклонность, мог заставить Её понять.