Тальма беспокоился не зря. Спектакль «Короли на Страшном суде» был настолько тривиальным и убогим, что даже не заслуживал звания театрального зрелища. Декорации представляли собой остров, населенный дикарями, куда отважные французские санкюлоты привозили всех королей Европы, закованных в цепи. Первым на остров попадал папа римский, за ним следовали король Испании с огромным картонным носом, толстый король Англии, король Пруссии, король Неаполитан-ский, король Польши и, наконец, Екатерина Великая, императрица всея Руси. Повинуясь какой-то странной идее, санкюлоты хотели повесить их всех именно на этом острове. Ожидая смерти, короли голодали и умоляли накормить их. Тогда главарь бросал им кусок хлеба, на который монархи набрасывались, как стая голодных собак.
Спектакль, довольно короткий, заканчивался всеобщей потасовкой, в которой король Испании терял свой нос, папа римский швырял тиару в голову Екатерине Великой, а та, в свою очередь, лупила его скипетром. Всеобщему безумству положила конец сама природа – началось извержение вулкана, и лава поглотила все персонажи под яростные аплодисменты толпы. Зрители требовали исполнения на бис некоторых отрывков.
В ложе Жюли Тальма все оцепенели.
– Надо аплодировать! – прошептала она. – Давид на нас смотрит...
– Я должна аплодировать этому позору? – воскликнула Лаура, покрасневшая от гнева и стыда.
– Но это необходимо! Смотрите: на сцену вышел сам автор...
Джоэль Барлоу пожал плечами.
– Всегда можно наградить аплодисментами участников боксерского поединка. Этап явно удался, хотя правила маркиза Квинсбери не соблюдались.
Он встал и начал хлопать в ладоши. К нему присоединился полковник Сван, успевший шепнуть Лауре:
– Если не можете аплодировать, сделайте вид, что вам дурно! Здесь достаточно душно...
Мысль показалась Лауре удачной, и она изобразила обморок весьма убедительно, упав на обшитую плюшем банкетку. Рут Барлоу, разбуженная громом аплодисментов – она ничего не понимала в происходящем, и монотонные стихи принесли ей благодатный сон, – поспешила дать Лауре нюхательную соль.
Молодая женщина сделала вид, что приходит в себя, и, открыв глаза, увидела протянутую руку. Давид, появившийся в ложе еще до окончания оваций, поспешил помочь ей встать.
– Я полагаю, эта пьеса слишком груба для дамы, – не скрывая иронии, заметил он. – Но мне всегда казалось, что дочери свободной Америки не так чувствительны. Автор должен быть счастлив!
– И напрасно, – парировала Лаура. – Он здесь совершенно ни при чем. Это все жара...
– В таком случае приглашаю всех поесть мороженого в кафе «Корацца». Это освежает.
– Но нас ждет еще одна пьеса, – запротестовала Жюли, заглядывая в программу.
– Я буду очень удивлен, если ее сыграют, – ответил художник. – Вы только послушайте! Зрители в таком восторге, что просят повторить «Страшный суд».
– Тогда я голосую за мороженое! – воскликнул Джеймс Сван, беря Лауру за руку. – Слишком много хорошего тоже вредно. Вы пойдете с нами, миссис Тальма? Антракт, очевидно, затянется, если придется восстанавливать декорации для начала спектакля... А потом я отвезу мисс Адамс домой.
– В кафе мисс Адамс пригласил я, так что позвольте мне сопровождать ее, – вмешался Давид.
Лауре пришлось принять его руку, и все отправились в знаменитое итальянское кафе. По дороге Давид наклонился к своей очаровательной спутнице:
– Будьте откровенны, ведь вы упали в обморок не из-за нахлынувших чувств, не правда ли? У вас есть вкус, вам не могла понравиться такая глупость.
– Если вы такого мнения о пьесе, зачем же вы создавали для нее костюмы? Кстати, они просто великолепны.
– Дорогая моя, римский плебс требовал для развлечения крови и смерти на арене цирка. Наша публика ничуть не лучше. Ей следует дать то, о чем она просит.
– Так вот почему гильотина работает почти каждый день?
– Это совершенно разные вещи! – сухо ответил художник. – На эшафоте не играют. Это кровопускание, а Францию необходимо избавить от дурной крови. Но мы сможем вдоволь поговорить об этом, если вы окажете мне честь и позволите навестить вас...
Давиду было очень трудно отказать. Вежливо, но холодно Лаура ответила, что будет рада визиту. В ее голосе не ощущалось ни малейшей радости, но художнику пришлось довольствоваться этим.
Когда они вышли из кафе, Давид, которому надо было вернуться в театр, где он совершенно спокойно бросил своих спутниц, предложил руку Жюли Тальма. Женщина оперлась на нее с видом жертвы, которая не может избежать неприятной участи. Верная супружескому долгу, она должна была досмотреть спектакль, в котором играл ее муж, и явно расстроилась, когда американцы отказались последовать за ними.
– Простите, моя дорогая, но кто-то должен отвезти домой мисс Адамс, – заявил Джеймс Сван. – Я с удовольствием возьму это на себя.
– Моя жена плохо переносит духоту, – мягко извинился Барлоу. – Она пришла только ради того, чтобы доставить удовольствие Тальма.
– Ну, а я должен был доставить удовольствие народу, – ядовито парировал Давид. – Ему нравится видеть своих героев.