Кровавая месса

К тому времени, когда Лаура решилась поехать к художнику, Давид остался практически единственным хозяином знаменитых галерей Лувра. Ему не удалось избавиться лишь от Юбера Робера, весельчака и бонвивана, презиравшего все указы нового правительства. Он отказывался заседать в каком-либо комитете и так и не согласился принести Коммуне свой диплом королевского художника, чтобы прилюдно сжечь его. К тому же его картины с изображением римских и греческих руин по-прежнему имели успех, он был богат и до нового приказа оставался на посту хранителя музея. Однако Давид был уверен, что это продлится недолго. Потирая руки, он наблюдал за вольной жизнью Робера и подмечал каждое его неосторожное слово.

Оставался еще старик Фрагонар, который уехал было, но вернулся, потому что он не мог жить вдали от Парижа. Давид защищал его по старой дружбе, а главное — потому, что кокетливая живопись Фрагонара оказалась теперь не в моде…

В Лувре Лаура легко нашла квартиру художника — он занимал самые роскошные залы на втором этаже. Подойдя к двери и сверившись с номером, она собиралась уже было постучать, как вдруг дверь распахнулась. Лаура едва успела отскочить в сторону, и на галерею выбежала молодая женщина в черном шелковом платье с бледно-голубым поясом. Ее туалет был в беспорядке, а на лице застыло выражение ужаса. Огромные темные глаза встретились с глазами Лауры, и молодая женщина прочла в них мольбу о помощи.

— Сударыня… — начала было она.

Но тут же из глубины комнат раздался разъяренный голос:

— Убирайся! И чтоб я тебя больше никогда не видел, слышишь? Никогда в жизни! Неблагодарная тварь, ты еще об этом пожалеешь!

Незнакомка с криком бросилась бежать по галерее, а на пороге появился кипящий от гнева Давид в расстегнутой на груди рубашке. Его вид был настолько страшен, что Лаура едва не последовала примеру молодой женщины, но художник уже заметил ее.

— Мисс Адамс! — воскликнул он, тщетно пытаясь отдышаться. — Какая неожиданность!

— Прошу простить меня, я пришла не вовремя. Я навещу вас в другой день.

Лаура дрожала, глядя в его искаженное яростью лицо. У нее оставалось только одно желание — поскорее убежать из этого странного пустынного места. Крики черноглазой незнакомки не привлекли ничьего внимания. Неужели на этаже больше никого нет? Или все привыкли к тому, что из мастерской Давида доносятся женские крики?

Но бежать было поздно, и Лаура медленно переступила порог просторной комнаты. Яркий свет падал из больших окон и освещал весьма живописный беспорядок. Изящная дорогая мебель стояла вперемешку с принадлежностями для рисования, на стене висели великолепный ковер и картины самого Давида. Еще одна картина стояла на подрамнике, и Лаура узнала в женщине на портрете ту, что только что выбежала из мастерской. Художник изобразил ее на фоне занавеса глубокого красного цвета, подчеркивавшего черное платье, бледно-голубые ленты и нежный цвет кожи. Женщина была настоящей красавицей, и Лаура не удержалась от вопроса:

— Кто это?

— Одна идиотка. Уверяю вас, она не представляет ни малейшего интереса!

Не представляющая ни малейшего интереса? Неужели? Лаура плохо разбиралась в живописи, но надо было быть слепой, чтобы не увидеть, что кистью водила рука влюбленного. Ей захотелось разузнать побольше:

— Но даже у идиотов есть имя, не правда ли? Мне хотелось бы его услышать.

Давид пожал плечами:

— Ну, если вам так хочется… Это гражданка Эмилия Шальгрен. Она дочь художника Жозефа Берне, сестра Карла. Ее детство прошло здесь, в этих стенах. Она вышла замуж за архитектора Шальгрена, который был на двадцать лет старше ее, но очень богат… И который поторопился эмигрировать, как последний трус, бросив здесь жену и ребенка.

— Она не захотела уехать с ним?

— Нет. Эмилия, конечно, глупа, но она разделяет наши взгляды на свободу. Однако после 10 августа она испугалась. Карл и его семья уехали в Аньер, а Эмилия отправилась к своей подруге Розали Фийель в Пасси. Там она, видите ли, чувствует себя в безопасности… Но это же смешно! Здесь, под моей защитой, ей нечего было бы бояться. Поразительно! Позировать мне она согласна, а переехать сюда — ни за что. Я уговаривал ее как только мог — и все безрезультатно.

Смятые подушки на красном диване весьма красноречиво свидетельствовали о тех методах, которыми воспользовался мастер. Женщина явно отчаянно сопротивлялась…

Лаура заметила у стены набросок статуи. Давид изобразил гигантского размера мужчину, опирающегося одной рукой на дубину. В другой руке исполин держал женскую фигурку, изображающую Свободу с крыльями. На лбу статуи было написано «Свет», на груди «Природа» и «Правда», на руках «Сила», а на кистях «Работа».

— Что это такое? — спросила Лаура, радуясь возможности сменить тему.

— Проект статуи для Нового моста. Она заменит конное изваяние деспота, который давно уже мезолит всем глаза. Статуя будет пятнадцати метров в высоту, а постамент я сделаю в виде огромной горы.

— На мосту? Но он не выдержит такой тяжести!