Кровавая месса

— Окажешь ли ты мне честь, гражданка Тальма, и позволишь ли сопровождать тебя на республиканскую пирушку?

Жюли рассмеялась, и они вместе вошли в столовую.

Тем временем Тальма проводил Лауру до маленького элегантного кабриолета, который она оставила в конце аллеи, где стояли экипажи остальных гостей. С козел спрыгнул кучер, чтобы открыть перед ней дверцу. Лаура подала руку Тальма, и тот почтительно поцеловал ее.

— Мы возвращаемся, Жуан! — сказала она кучеру.

Когда кабриолет отъехал, Тальма торопливо зашагал в сторону кухни, где его ждала верная Кунегонда. У него в доме было и в самом деле слишком шумно, а он не хотел сорвать себе голос, пытаясь перекричать гостей. Кстати, о голосе… Тальма вспомнил, что почувствовал легкую хрипотцу, когда читал монолог из «Карла IX». Войдя на кухню, он попросил Кунегонду приготовить ему гоголь-моголь.

— Сию секунду, мой ягненочек, — тут же отозвалась старая кухарка. — Ничто так не помогает сохранить голос!

Те, кто собрался в элегантной столовой Жюли вокруг длинного стола, украшенного цветами и канделябрами, где розовые свечи тоже, кажется, роняли восковые слезы, весьма вероятно тоже нуждались в старом, добром средстве для голоса, потому что все старались перекричать друг друга. После того как вниманию Конвента был предложен проект создания Комитета общественного спасения, страсти не утихали. Вот и сейчас каждый пытался высказать свою точку зрения хозяйке дома.

— Я им сказал, что их проект опасен! — гремел Бюзо. — Потому что таким образом группка привилегированных лиц получает те же права, что и Национальное собрание. Этот будущий комитет будет обладать законодательным правом, и написанные им законы никто не сможет отменить. На что Марат ответил мне…

Дальше де Бац не слушал. Он молчал, хотя его громовому голосу повиновались солдаты во время сражений. Все его мысли были заняты Лаурой. Он сердился на нее и радовался, что она жива. И эта радость оказалась настолько сильной, настолько искренней, что удивила самого Жана. Как давно Лаура в Париже? И каким образом она оказалась в этом салоне — такая элегантная, надушенная, причесанная? Ведь здесь ей совершенно было нечего делать… Или ей просто нравится пользоваться статусом богатой иностранки? Дом в таком районе, пусть даже снятый внаем, стоил дорого, экипаж и платья тоже. А на шее и запястьях Лауры он увидел потрясающие камеи в оправе из сверкающих бриллиантов. Кто все это оплачивает? Вне всякого сомнения, мужчина. Но кто именно? Впервые в своей жизни Жан испытал странное чувство, горькое и в высшей степени неприятное, которому он никак не мог подобрать определения. Впрочем, любая женщина подсказала бы ему, что это ревность, хотя барон вряд ли легко бы с этим согласился.

Несмотря на жаркие дискуссии за столом, Жюли обратила внимание на странное поведение своего гостя.

— Что с тобой случилось, гражданин? Ты молчишь, ничего не ешь, не пьешь… У тебя такой вид, словно ты пребываешь вдалеке от нас. Тебя не интересует наш разговор?

— Напротив, мне очень интересно. Более того, меня эта ситуация чрезвычайно беспокоит. Я боюсь, что твоим… нашим друзьям грозит большая опасность. На площадях и в кафе уже поговаривают о том, что Робеспьер, Дантон, Марат и другие хотят избавиться от жирондистов.

— Это ясно, но жирондисты сумеют себя защитить, — пылко возразила Жюли. — И Тальма будет с ними! Да, кстати, а где же он?

— Кажется, он отправился провожать мисс Адамс.

— Что-то он задерживается! Это совершенно неприлично — гости его ждут, должен приехать Давид… Если Тальма его не встретит, он будет очень недоволен.

Жюли казалась искренне обеспокоенной, и де Бац ее хорошо понимал. Он лишь мельком видел творца «Клятвы Горациев» и «Клятвы в зале для игры в мяч», но ему хватило и этой мимолетной встречи, чтобы заметить гордость, граничащую с высокомерием, и мстительный характер. С этим человеком явно нелегко было иметь дело. И хотя Давид был близким другом семьи Тальма и вдохновителем его костюмной революции, это ничего не меняло. При каждом визите его должен был ожидать достойный прием.

— Успокойся, — сказал барон. — Я схожу за твоим мужем.

Это было очень удобным предлогом, чтобы незаметно покинуть шумный дом. Проходя через вестибюль, барон взял шляпу, плащ и трость и отправился на кухню. Именно там он, как и ожидал, и нашел великого трагика — тот сидел в кресле с шалью на плечах и с наслаждением ел гоголь-моголь. Появление де Баца заставило Тальма вопросительно поднять брови:

— Она меня ищет?

— Да. Жюли сказала, что Давид должен появиться с минуты на минуту и что, если вы лично его не встретите…

— Господи, я о нем совершенно забыл! Давид — мой друг, я восхищаюсь его великим талантом, но было бы куда легче, если бы он не считал себя Юпитером. Придется идти! — добавил он, возвращая шаль и чашку Кунегонде.

— Я, с вашего позволения, не вернусь. Я зашел на минутку: у меня дела с Ле Культе, которого вы знаете. Передайте мои извинения вашей очаровательной супруге и поторопитесь. Долг вас зовет! Надеюсь, мы с вами скоро увидимся.