Кровавая месса

Стражники, не принимавшие участия в заговоре, с удивлением смотрели на Кортея и Мишони. Откуда вдруг такая снисходительность? Впрочем, репутация обоих не вызывала у них никаких сомнений. Кругом было так тихо и спокойно, а в помещении для стражи — так душно и жарко… Стражники с удовольствием отправились бы пропустить по стаканчику в одну из таверн, во множестве открывшихся вокруг Тампля. В конце концов, кому они могли понадобиться ночью? Посоветовавшись, несколько стражников решили попросить разрешения выйти. Им его охотно дали.

Время шло. В полночь де Бац и те, кто тоже участвовал в заговоре, должны были подняться к женщинам и надеть на них накидки, выданные сегодня вечером. Маленького короля де Бац решил вынести сам, прижав его к себе, спрятав под широкой накидкой. Людовик XVII даже для своего возраста был маленьким и легким, а в башне и днем было не слишком светло…

Оставалось еще одно препятствие в лице некоего Симона, но от него решили избавиться попозже. Этому бывшему башмачнику лет пятидесяти всегда не везло. Башмачник из него вышел никудышный, тогда он решил стать «ресторатором» и открыл харчевню, но и она не приносила никакого дохода. В довершение ко всему он овдовел и остался с дочерью на руках.. Неудачи озлобили Симона; во всех своих бедах он был склонен винить «господ», которые притесняют простой народ и наживаются за счет бедняков. Симон ненавидел королевскую власть и увидел в революции возможность как следует устроиться в жизни.

А потом впервые в жизни Симону повезло. Ему удалось снять квартирку — которую с трудом можно было так назвать, поскольку она состояла из одной комнаты и двух закутков без окон, — в двух шагах от квартала, где обитали Дантон, Марат, Фабр д'Эглантин и некоторые другие республиканцы. Он завел с ними дружбу, и вскоре его новые друзья дали ему пост комиссара Коммуны, который должен был заниматься в основном Тамплем. Это позволяло Симону, по его же собственным словам, наслаждаться в течение всего дня унижением «австриячки, еще двух гарпий и волчонка». Под защитой Марата и Робеспьера Симон чувствовал себя неприкосновенным и беззастенчиво этим пользовался.

Солдаты, несущие караул в Тампле, Симона не любили, а Кортей и Мишони его ненавидели и презирали. Де Бац знал, что в день побега Симона необходимо удалить, и в одиннадцать часов это было сделано. Симону принесли записку от Марата, чей почерк был ему хорошо известен. Марат просил Симона немедленно прийти для решения очень серьезного вопроса.

Симон колебался не больше минуты. В этот вечер в тюрьме царили покой и тишина, кроме того, он всегда мог рассчитывать на Кортея и Мишони: уж они-то и муху не пропустят.

— Меня вызывает Марат, — сообщил он Мишони. — Думаю, это ненадолго; я очень скоро вернусь.

Узнав, что Симон удалился, де Бац вздохнул с облегчением: до квартала Одеон путь неблизкий, они должны были успеть.

К полуночи заговорщики начали собираться. Де Бац и двое других, которые должны были стоять на лестнице, надели свои накидки.

— Все готовы? — спросил Кортей. — Тогда вперед! Маленькая группа вышла из стен кордегардии и начала подниматься по темной каменной лестнице, но внезапно снизу раздались крики:

— Стойте! Стойте! Всем оставаться на своих местах!

Кортей выругался сквозь зубы — голос принадлежал Симону, который зачем-то вернулся и, задыхаясь, карабкался по лестнице.

— Стоять! — едва удалось выговорить ему. — Надо провести перекличку твоих людей.

— Зачем? — удивился Кортей. — Что случилось?

— В Тампле измена! Мишони оказался предателем. А тебе что надо?

Последние слова относились к де Бацу. Побледневший как смерть барон, все планы которого рухнули по вине этого убогого шпиона, потянулся за пистолетом. Кортей, сообразив, в чем дело, встал между ним и Симоном.

— Ему от тебя ничего не нужно. Просто Мишони его земляк. — Потом Кортей обратился к Жану: — Успокойся, парень. Должно быть, произошла ошибка. Все уладится…

— Меня бы это удивило, — проскрипел Симон. — Мишони должен немедленно явиться в ратушу и дать объяснения. Он наверху?

— Да, гражданин Мишони наверху, — спокойно ответил Кортей. Он сам сгорал от желания свернуть шею проклятому башмачнику, но в башне уже поднялась тревога. Если убить Симона, то дело кончится полной катастрофой.

— Отлично, я иду к нему. А ты проведи перекличку.

— Я не вижу для этого причины, но если тебе это доставит удовольствие…

Кортей спокойно провел перекличку, потому что принцессы еще не поменялись местами с гвардейцами. Никто не подал виду, и когда Кортей выкликнул: «Форже!» — де Бац спокойно ответил:

— Я!

Удовлетворенный Симон поднялся наверх вместе с четырьмя муниципалами. Чуть позже они вернулись, ведя с собой совершенно невозмутимого Мишони.

— Это какая-то чушь, — обратился он к Кортею. — Назвать меня предателем! Меня, который столько раз доказал свою верность революции!

— Это наверняка ошибка…

— Разумеется! Они обо мне еще услышат!

— А где Симон?

— Конечно же, наверху! Башмачник занял мое место… Уму непостижимо! Но клянусь тебе, он долго на нем не усидит!