— Мой доктор разрешил мне выпить немного сахара. — я рассмеялась. Я снова накинула пальто, чтобы спрятать ватный шарик на руке.
— Да. Для чего еще мы здесь? — доктор Парлаторе поднялась и вывела меня в коридор. — Мы позвоним вам с этими...
— Спасибо, — прервала я. Оскуро встал и окинул меня странным взглядом. — До скорой встречи, доктор.
Доктор Парлаторе перевела взгляд на Оскуро: — До свидания, — сказала она мне.
Я поспешила к администратору, заплатила и выпроводила Оскуро. Я чувствовала невероятное головокружение. Оскуро молча следовал за мной, недоверчиво поглядывая на меня.
Когда мы вернулись на улицу, я настояла на том, чтобы мы остановились у ближайшей кофейни: — Мне хочется чего-нибудь поесть. Как насчет тебя?
— Это зависит от вас, — ответил он.
Оскуро не был глуп, но я думала, что хорошо скрыла свою ложь. Расскажет ли он Алессандро? Мой желудок сжался. Он наверняка отправил Алессандро сообщение о моем местонахождении, как и должен был сделать. Позволяет ли его мобильный план связаться с Колумбом?
— Вы в порядке, мэм?
— А? — я моргнула и посмотрела на Оскуро.
Он посмотрел на меня сверху вниз: — Вы бормочете про себя.
Я засмеялась, смутившись: — Просто думала, что приготовить на ужин.
Оскуро не выглядел так, будто поверил мне.
Я болтала с ним без умолку, пока мы шли на обед. Как обычно, Оскуро вел себя забавно и хмыкал, когда разговор требовал этого.
Я пожалела, что не взял с собой Фрикадельку. Ему бы понравилась теплая погода. Хотя мне бы очень не хватало наряжать его в зимние наряды.
Съев сладкий кекс, я почувствовала себя намного лучше. Если Оскуро и заметил мой отказ заказать напиток с кофеином, он ничего не сказал. Только спросил, понравился ли мне мой банановый молочный коктейль.
Когда я застала Оскуро за разговором по телефону, я спросила: — Ты разговариваешь с Алессандро?
— Просто сообщаю ему, мэм.
Я покрутила волосы: — Ты сказал ему... о нашем местонахождении?
Глаза Оскуро внимательно изучали меня: — Да, мэм.
Я поскребла вилкой по пустой тарелке, пытаясь подцепить остатки крема: — Скажи ему, чтобы не беспокоился о докторе. Я в порядке, — я старалась говорить непринужденно, но не думаю, что у меня это хорошо получалось.
— Я сказал ему, что мы пошли пообедать.
Я встретила взгляд Оскуро. Мы уставились друг на друга на мгновение: — Спасибо, — прошептала я.
— Не упоминайте об этом.
Я улыбнулась и слизала остатки пирога с вилки.
— О, и миссис Рокетти? — я оглянулась на Оскуро. Он мягко улыбнулся мне. На его суровом лице она выглядела неловко и в то же время приятно. — Поздравляю.
Я улыбнулась ему в ответ, ярко и беззастенчиво.
Гинеколог позвонила мне через несколько часов. Она подтвердили, что я беременна, и записали меня на УЗИ. Я была на пятой неделе беременности, и мои анализы были в норме.
— Все выглядит идеально, — сказала мне доктор Парлаторе. — Мы сможем сказать вам больше, когда сделаем УЗИ.
И вот канун самого ужасного дня в году оказался не таким уж плохим. Я испытывала одновременно облегчение и огорчение по поводу своей беременности. Мне казалось эгоистичным испытывать какие-то негативные чувства по отношению к своей беременности, тем более что некоторые женщины не могут забеременеть естественным путем. Но я чувствовала себя в ловушке.
Я почти не знала Алессандро. А те его черты, которые я знала, мне не нравились.
У нас был секс один раз, и теперь я была беременна. Это было похоже на большую космическую шутку.
Но с другой стороны, это было облегчение. Способность забеременеть была одной из моих женских ролей, согласно Наряду. И, возможно, беременность могла бы помочь моему положению в семье Роккетти.
В конце концов, плодовитая жена — не повод для насмешек.
Я бродила по пентхаусу, донося новость до каждой комнаты, как будто рассказывала об этом окнам и мебели. Когда я дошла до свободной комнаты, я приостановилась.
Это будет комната малыша.
Малыша.
От этого слова мне одновременно захотелось плакать и смеяться.
Я положила руку на живот. Как странно думать, что в данный момент там формируется пучок клеток. Этот крошечный эмбрион вызывал у меня тошноту, вздутие живота и истощение.
Свободная комната была простой, в ней стояли только кровать и стул. От этой обыденности мне стало немного не по себе, поэтому я взяла Долли и Марию Кристину из своей спальни и положила их на свободный стул.
При мысли о сестре мне захотелось плакать.