Кровавая плаха

Два дня задувала метель. Без конца валил сухой колючий снег. Лишь к вечеру 1 января небо над Москвой как-то сразу просветлело, ветер стих, мороз крепчал. Сквозь разрывы в черных облаках проглянул апельсиновый диск заходящего солнца.

Его слабо-розовые лучи коснулись стен приземистого дома о двух флигелях по Верхнему Кисловскому переулку.

Это было одно из владений крупного виноторговца Ивана Шелягина, державшего склад и магазин в Охотном ряду. Второй этаж правого флигеля с минувшей осени Шелягин сдавал Илье Попову, отставному капитану, перебравшемуся из Петербурга. Попов оплачивал аренду помесячно. За платой и был послан к нему мальчик — слуга Шелягина. Поскольку все это случилось в именины Попова — в день святого Ильи, купец послал Попову подарок, две бутылки ликера — «Крем де Банан» и «Мараскин» фирмы Марий Бризан и Роже.

Весело насвистывая, мальчишка подошел к крыльцу и вдруг задумчиво раскрыл рот. Все крыльцо было занесено нетронутым снегом. Более того, дверь в сени была приоткрыта, и туда намело. Солнце вновь спряталось за тучи, сразу померкло, но ни в одном окне большой квартиры Попова свет не зажигали.

Мальчишку обуял страх. И все же любопытство взяло верх. Он пролез в узкую щель двери, и под его неуверенными шагами заскрипели деревянные ступени. Неожиданно тишину огласил дикий вопль мальчишки:

— Ааа!.. Мерлый человек!

Он пулей вылетел в пустынный двор, оттуда на улицу.

Надо было так случиться (и это не выдумка автора!), что мальчишка едва не сбил с ног человека, который, как выяснится, имеет некоторое отношение к этой истории. На случайном прохожем была военная шинель и полковничьи погоны.

— Дяденька военный, — залепетал мальчишка, — там, — он махнул рукой в сторону флигеля, — мерлый человек лежит!

— Что такое, какой такой «мерлый»?

— Сам сейчас видел, вы пойдите посмотрите…

Полковник изменился в лице. Он напряженно что-то обдумывал.

В этот момент со стороны Воздвиженки выкатились низкие розвальни. Завернутые в большую медвежью полость, в санях расположились несколько полицейских чинов.

Полковник шагнул на дорогу, замахал рукой:

— Стойте, стойте!

Розвальни, раскатившись, остановились не сразу. Из них выскочил высокий узкоплечий полицейский:

— Частный пристав Тверской части — Гольм! Что случилось?

— Вот, — полковник кивнул на мальчишку, — утверждает, будто в этом доме что-то неладно. Говорит, какой-то мертвый…

— Истинный крест, дяденька полицейский!

Гольм недовольно хмыкнул. Экспедиция отправлялась по доносу о производстве фальшивых купюр, здесь же, в Верхнем Кисловском переулке. Теперь планы рушились. Мгновение поколебавшись, он обратился к своим товарищам:

— Полковник Козеровский, попрошу вас, пойдемте со мной! Извозчик, поворачивай обратно, пришли сюда медиков да попроси, может, Ребров приедет. Мальчик, беги, найди дворника. Пусть прихватит свечи — уже темно, да возьмет кого-нибудь с собой — будут понятыми. Господин полковник, вас не затруднит сопровождать нас?

— С какой стати? — возмутился полковник. — Я случайный прохожий.

— Представьтесь, пожалуйста! — мягко, но твердо попросил Гольм.

— Полковник от инфантерии Веловзоров. Вот моя визитная карточка. Я сейчас живу у Ильинских ворот, в доме Семенова, хотя постоянное жительство имею в Коломенском уезде.

— Честь имею! — козырнул Гольм.

Кровь на ступенях

На ходу застегивая рваный нагольный тулуп, к Гольму подбежал громадный мужик лет сорока, с пышной, уже начавшей седеть бородой. Он суетливо представился:

— Лука Степанов, здешний дворник! А это, — он ткнул пальцем в сторону невысокой бабы с вострыми глазами, наспех повязанной крест-накрест шерстяным платком, — моя супружница Дарья. Привел, как приказано.

Из его рукава высовывалась ладонь левой руки, перевязанная грязной окровавленной тряпкой.

Лука Степанов был спокойный и работящий мужик. Но раз в месяц он крепко напивался. И вот тогда впадал в беспамятство, становился страшным: бил жену и двоих детей (третья — дочка лет пяти, умерла от крупозного воспаления легких как раз перед Новым Годом), пропивал с себя одежду, выносил из дома все, что попадалось под руку.

Хозяин знал о проделках Луки, но терпел его выходки: свои дворницкие обязанности он исполнял с усердием, да и семью его было жалко.

— Кто живет вон в том флигеле? — спросил Козеровский.

— Отставной капитан Попов со своей прислугой Марией Нордман, — торопливо отвечал Лука.

Увязая в снегу, процессия двинулась к флигелю. Гольм повернулся к дворнику:

— Что Попов, богатый человек?

— Доподлинно знать не могим, но они дают деньги под заклад. — И, сбавив тон, доверительно добавил: — Они человек одинокий, вновь прибывший, родственников не имеют вовсе. Ну, моя Дарья раз в неделю бывает у господина Попова, полы моет. Платят за это два рубля в месяц. Тихо живут!

Подошли к флигелю. Гольм сапогом осторожно смахнул с крыльца снег. Дарья, следившая за всем происходящим внимательным лихорадочным взглядом, вскрикнула:

— Ай, кровь на ступенях!