Кровавая судьба

Два острых, как бритва, клыка Натаниэля пронзили ее плоть, прошли сквозь мышцы и сухожилия, проникая все глубже и глубже… пока она не ухватилась за его руки и не попыталась отстраниться.

Он не отпустил. Не смягчился.

Просто продолжал давить, пока его резцы не оказались глубоко в ее горле, ошеломляя сильной болью.

Джослин боролась за дыхание, не в силах говорить. Чувствовала, как он массирует ее руки, как его большие пальцы нежно потирают запястья кругами, как едва различимое рычание зарождается в его груди. И она пыталась расслабиться, но это было все равно, что просить кто-то лечь на острое лезвие без сопротивления. Все в ней противилось этому.

— Шшш, — удалось ему прошептать, даже с зубами, вонзенными глубоко в ее горло.

А потом пришла настоящая боль…

Яд. Отрава. Горящая субстанция начала разливаться в ее венах… медленно просачиваясь через артерию, с огромным давлением вторгаясь в кровоток.

Джослин вскрикнула от боли. Чего она ожидала? Комариного укуса? Жала пчелы? Прививки от гриппа?

Количество токсина, вводимого в ее вену, походило на тысячи ос, жалящих одновременно, или гремучую змею, которая не отпускала… на скорпиона, который впрыснул достаточно смертельного яда в кровь, чтобы изменить всю ее физиологию.

Что он сказал? Изменение, превращение, рождение заново. Он убивал ее. Невыносимо… медленно… разрушал то, чем она была, чтобы превратить во что-то еще.

Ее накрыла паника.

Одно дело — задерживать дыхание при прививке от бешенства, понимая, что будет больно, но все быстро закончится. И совсем другое — пытаться вытерпеть такое, не зная, сколько еще это продлится… Когда боль от инъекции все продолжается и продолжается, пока каждая мышца, орган и ткань в теле не будут поглощены жгучим токсином.

Она отчаянно пыталась задерживать дыхание. Закрывала глаза. Хваталась за его руки. Вонзала ногти в плоть. Но ничто не останавливало пытку. Это было просто крайне, абсолютно невыносимо.

Ничего из того, что Натаниэль, возможно, сказал или сделал, не могло подготовить Джослин к мукам, которые она испытывала: ее кровеносные сосуды, казалось, скоро разорвутся — сами вены сопротивлялись яду — как будто ее тело не просто отторгало, но и отказывалось воспринимать чужеродную инъекцию.

Джослин чувствовала себя неудачницей.

Отчаянная, страдающая, беспомощная неудачница. Она хотела этого так сильно. Хотела Натаниэля… так сильно. И ставки были так чрезвычайно высоки, но…

— Хватит, — ее голос был мучительным хныканьем.

А затем она вскрикнула от нового взрыва боли. Обжигающий яд начал распространяться вниз по телу, приближаясь к груди и сердцу. И он жег, как кислота.

Слезы хлынули из глаз, когда Джослин начала бороться с большей силой, пытаясь сесть, вывернуться, освободиться от железной хватки Натаниэля. Она пиналась ногами, и молотила руками, но он только сильнее сжимал, его мощные бедра обвились вокруг нее.

— Нет, Натаниэль! — она закричала, прося о милосердии. — Остановись! Ты должен остановиться. Я не могу это сделать.

Он не двигался с места. Не паниковал и даже не реагировал. Просто продолжал вводить болезненный яд в ее вены.

А потом токсин вампира достиг сердца.

Громкий крик ужаса вырвался из ее горла, когда тело стало дрожать в агонии, пока, наконец, мышцы не начали сокращаться.

Джослин сопротивлялась изо всех сил.

Она хваталась за его руки. Царапалась, яростно рвалась на свободу. Мотала головой, пытаясь избавиться от его клыков. Она даже оцарапала его глаза и ударила в пах — все, что угодно, чтобы освободиться, лишь бы остановить невыносимую боль.

Когда ничто не сдвинуло его — ни одна отчаянная попытка не принесла ей свободу — она, наконец, начала просить и умолять:

— Натаниэль, ты должен остановиться. О Боже, пожалуйста… Я знаю… Я знаю, что это означает для тебя, и сожалею… Я так сожалею.

Ее слезы лились ручьем.

— Но, если ты любишь меня… если ты хоть немного заботишься… ты остановишься.

Сокращения продолжались, и боль стала хуже… как будто это было вообще возможно.

— Пожалуйста, — умоляла она хриплым от отчаяния голосом. — Просто позволь мне умереть. Я могу умереть с тобой; мы можем все еще быть вместе. Пожалуйста, Натаниэль… не делай этого.

Джослин боролась против него, тратя каждую унцию энергии, которая у нее оставалась, чтобы освободить себя.

— Остановись! — потребовала она. — Ты слышишь меня? Я хочу, чтобы ты остановился!

Когда больше не осталось сил, она зарыдала.

— Как ты мог сделать это со мной? Почему, Натаниэль? О Боже, пожалуйста… пожалуйста… остановись.

Натаниэль хотел поговорить с Джослин. Успокоить ее, сказать, что она уже на полпути, убедить продержаться еще немного, но ее мучения были настолько сильными… боль — настолько невыносимой… он едва ли терпел это сам. Натаниэль даже не мог утешить ее телепатически, потому что был полностью сконцентрирован на превращении.

Он знал, что она чувствовала себя преданной, брошенной и обманутой — и это разбивало его сердце. Но остановиться сейчас будет означать смерть… для них обоих.