Странный треск донесся сверху и заставил меня замолчать и задрать голову в диком испуге, что мы прозевали врагов и они уже взобрались на стену.
Тревога оказалась преждевременной. Меня перепугала крупная птица, тяжело летающая кругами над нашим внутренним двором и непрестанно издающая странные щелкающие звуки.
- Что за… - зло выдохнул я.
- Глухарь! – пораженно выпалил Тезка, впервые нарушив молчание. – Глухарь! Здоровый! Еле летит!
- Глухарь, – подтвердил Литас, хватаясь за лук. – Мясо! Вот дурак, сам в кухонный горшок просится!
- Стой! – рявкнул я и тут же прокричал то же самое, увидев, как из пристройки словно горох высыпали дети и подростки, прихватившие с собой камни и пращи, а кое-кто и луки. – Не стрелять в птицу! Не стрелять!
- Мясо же, господин! – поразился моему птицелюбию тезка. – Дать улететь?!
- Да вы на лапу его смотрите! – буркнул я, неотрывно глядя на кружащую над нашими головами большую птицу. – Привязано что-то! Ослепли, что ли? Литас! Пока кружит – не стреляй. Если улететь вздумает, тогда сразу роняй птаху!
- Не сомневайтесь, господин! – уверил меня охотник, злобно потрясая кулаком гомонящим детям, прямо-таки жаждущим подбить птицу. – Не промахнусь!
Птица не улетела. Сопровождаемая нашими взглядами птаха сделала еще несколько кругов, тяжело хлопая крыльям и щелкая, а затем внезапно спикировала прямо на толпу вышедших из пристройки людей и буквально плюхнулась на голову тощего нескладного паренька.
- Стефий! – буркнул Рикар, срываясь на бег.
- Просто великолепно! – процедил я. – И как это понять, Литас? Отдельная почта для сотрудников церкви?
- Чегось, господин? Ни слова не понял, уж простите!
Отмахнувшись, я торопливо зашагал к пристройке, Литас зашагал рядом. Сделал несколько шагов, и в этот момент Стефий высоко подпрыгнул и, замахав уже развернутым «глухариным» посланием, возбужденно закричал, чуть ли не приплясывая:
- От святого отца! От отца Флатиса послание! – зажатый у него подмышкой глухарь радостно токовал, полностью соглашаясь со сказанным.
- Та-а-ак… - протянул я. – Литас, глухари летуны хорошие?
- Куда там, господин! Это ж не голубь, вон какую задницу отожрал!
- Просто великолепно, – повторил я. – Просто великолепно… Стефий!
- От святого отца послание! – как заговоренный, твердил послушник отца Флатиса. – От него родимого!
- Стефий!
- Да, господин! – опомнился парнишка.
- Послание личное? – осведомился я. – Или всем нам?
- Вроде как для всех, господин… - взглянул Стефий на трепещущий на ветру лист.
- Так дай его сюда! – Рикар выхватил лист, отвесил раскричавшемуся послушнику звонкий подзатыльник и зашагал обратно ко мне, не забыв проворчать: – Смотри, птицу не упусти, крикливый ты наш! Если улетит – тебя летать заставлю! Крепче держи! Двумя руками!
«Верно», - мысленно согласился я. Раз птица весточку от отца Флатиса принесла, значит, сможет и обратно отнести. Впрочем, примолкший глухарь не делал попыток вырваться. Сложил крылья и сидел смирно, посматривая по сторонам. Едва только письмо перешло к здоровяку, вокруг Стефия тут же образовалась толпа детишек, так и норовящих погладить птицу по голове или хотя бы дотронуться до перьев. Ну да, глухарь - это не курица, посолидней птица будет, на воле живет. На нашем столе они иногда бывали – в виде жареном и вареном, а вот живьем нет. Учитывая, что детей мы держим взаперти, в четырех стенах, не выпуская за пределы поселения, они сильно соскучились по привольной яркой жизни. А зимой и вовсе скука смертная – в морозное время особенно не погуляешь. От серых будней детей спасают только неисчислимые байки гоблина Горкхи, способного рассказывать их часами, да уроки Аллариссы вместе с редкими книгами, где есть картинки и веселые истории. Есть еще ежедневные упражнения с оружием, но весельем их не назвать, потому как что веселого в монотонном махании палкой?
- Господин… - тихий голос Рикара оторвал меня от раздумий, и я отвел взгляд от галдящих детей, к чьим голосам добавился веселый собачий лай. Шум был такой, что того гляди впавшие в спячку сгархи проснутся. Ну и пусть шумят да веселятся. Все лучше радостные крики, чем мертвая тишина.
- Что там? – вполголоса спросил я, принимая вложенную в тряпичный лоскут бумагу. – Из книги вырвано… Ну-ка…
Столь долго пропадавший неизвестно где святой отче не стал тратить слова на приветствия, невзирая на столь долгую разлуку с нами. Сообщение было коротким, сухим и лишенным малейших эмоций. Почерк четкий, написано без ошибок и витиеватых изысков.