Кровавая жертва Молоху

– Послушай, приятель, – начал он. – А давай мы с тобой, и с Верой, и с Яско, это тоже пес Ребекки… Яско… Хотя знаешь, как мы его называем? Щен! Давай мы все вместе, и мои собаки тоже, поедем ко мне домой завтракать? Ты наверняка жутко проголодался!

Маркус выбежал во двор и стал играть с собаками. Кристер Эриксон пошел следом и в дверях столкнулся с Ребеккой. Они чуть не стукнулись лбами. Она отступила на шаг назад и улыбнулась ему. Усилием воли полицейский сдержался, чтобы не прикоснуться к ней. Собаки стали прыгать и ластиться к ней.

– Я поговорила с его матерью, – произнесла Мартинссон.

– И что?

Ветер залетел на крыльцо, тронул ее волосы. Глаза у нее были того же цвета, что и серое небо, что и сухая осенняя трава. Кристер затаил дыхание. Сердце забилось быстрее.

«Спокойно, – сказал он сам себе. – Стоять совсем рядом и смотреть на нее. Кажется, мы становимся друзьями. Я должен довольствоваться этим».

Ребекка шумно выдохнула через рот. Явный знак того, что разговор оказался нелегким.

– Что тебе сказать? Конечно же, она пришла в ужас от того, что произошло, но объяснила, что Маркусу никак нельзя переехать к ней. Понимаешь? Она сказала, что у нее и ее мужа не все гладко, что он ее бросит, если ей придется забрать сына. Что ее мужик своих собственных детей едва выносит. Что он эгоист и сволочь. Что у него проблемы на работе. Что его, собственно, можно понять. Что я должна понять. Что она вовсе не думает о себе, что дело не в этом. И так далее и тому подобное.

Лицо Мартинссон напряглось, губы сжались. Сощурив глаза, Ребекка смотрела в сторону.

– С тобой все в порядке? – спросил Кристер.

– Тут не обо мне речь, – ответила она.

«Сейчас или никогда», – подумал он, протянул руку и погладил ее. Сперва по щеке и уху, потом по волосам.

Ребекка не отстранилась. Вид у нее был такой, словно она вот-вот расплачется. Затем она откашлялась и взяла себя в руки.

– Анна-Мария еще там?

Он кивнул. Ему так хотелось заключить ее в свои объятия. Прижаться губами к ее щеке, уткнуться носом в ее волосы. Словно электрический разряд пробежал между ним и ею. Неужели она не чувствует этого?

– Вам удалось что-нибудь узнать?

Он отрицательно покачал головой. С некоторым усилием заговорил своим обычным голосом:

– Я заберу его к себе домой. Я не знал, когда ты вернешься, так что я взял и Веру со Щеном. Мальчику нравится Вера. С ней он чувствует себя уверенно. Я не собираюсь отдавать его чужим теткам из социалки. Анна-Мария привезет сюда профессионала, который поговорит с ним. А пока он побудет со мной и собаками.

– Очень хорошо, – улыбнулась Ребекка. – Очень хорошо.

Анна-Мария Мелла с удовольствием согласилась поесть каши с черникой и выпить кофе у Ребекки.

– У меня вся морозилка забита ягодами, – сказала Ребекка. – Я буду рада, что они пошли в дело.

Она с улыбкой наблюдала за Анной-Марией, которая ела как настоящая многодетная мать – энергично убирала с тарелки кашу и пила кофе большими глотками, словно это был сок. Ребекка рассказала о своем разговоре с матерью Маркуса, а Анна-Мария – о своей попытке допросить его.

– Казалось, он совершенно равнодушен к происходящему, – проговорила Мелла, уминая бутерброд. – И совершенно не врубается, что его бабушка умерла. Короче, ничего не вышло. Можешь потом посмотреть запись. Но что-то он наверняка видел и слышал. Ведь это очевидно, не правда ли? Иначе с какой стати он выпрыгнул в окно комнаты и убежал в домик? Он чего-то испугался.

– Я поговорила с Сиввингом, – сказала Ребекка. – Он говорит, что у Суль-Бритт нет родственников в Кируне – за исключением кузины, которая временно живет здесь, в Курравааре, поскольку ее мама лежит в больнице. С ней мы в любом случае должны поговорить. Может быть, Маркус может пока пожить у нее? Спросить, по крайней мере, стоит. Сиввинг не знал, общаются ли они.

– Ты можешь переговорить с ней?

– Хорошо.

Анна-Мария посмотрела с улыбкой на свою пустую тарелку и жестом выразила одобрение.

– Спасибо за угощение. С самого детства не ела кашу с черникой.

Анна-Мария оглядела кухню Ребекки. Ей здесь нравилось. Тряпичные коврики на вощеном деревянном полу. Подушки, украшавшие голубой деревянный диван, сшиты бабушкой Ребекки из ткани, которую она соткала сама. Они набиты пером водоплавающей птицы, которую подстрелил дедушка Ребекки.

Рядом с печкой висели букетики сушеных лютиков и кошачьей лапки вместе с букетом из перышек глухаря, которыми хозяйка дома сметала крошки с отутюженной вышитой скатерти. И даже тонкие белые занавески были накрахмалены так, как делали во времена бабушки Ребекки.

«Совсем не успеваешь всем этим заниматься, когда у тебя дети», – подумала Анна-Мария.

Все ее фамильные скатерти, доставшиеся ей по наследству, лежали неглаженые где-то в шкафу и лишь иногда напоминали о себе уколом совести – непонятно почему. У нее на кухне на столе лежала клеенка, почерневшая от типографской краски, сыпавшейся из газет.

Мелла посмотрела на свой мобильник.

– Поговори с ней. Встретимся у Похъянена в два часа. Я хочу послушать, что он скажет, перед совещанием в три часа.